Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Этим не ограничивались повинности крестьян этой волости. В 1767 году они должны были выставить на мирской счет по 20 плотников. В деревне Богородницкой на счет крестьян построены: дворовое строение и барский дом; они прорыли канаву в 70 сажен длины и в 9 аршин ширины, начали рыть пруд, «от чего пришли в крайнее разорение и скудость». Для проезда помещика требовались с крестьян подводы; когда он ездил в Москву на богомолье, с крестьян взыскивались расходы на путешествие; для надобностей помещика было снаряжено 200 подвод в Москву. Управляющий имением содержался на счет крестьян, и когда приезжал сам помещик, то с мира собиралось до 100 руб. для прокормления помещика, его людей и лошадей. Если помещик переселял крестьян из одной вотчины в другую, то все расходы падали на остающихся, которые должны были купить переселяющимся шубы, сани и снабдить их деньгами. «Кроме того, крестьяне не только должны были до новой ревизии платить подати за переселенных, но еще и вносить помещику за них оброки и разные припасы. Если помещик брал к себе в дом для услужения крестьянских мальчиков, то крестьяне все-таки продолжали платить за них оброчные деньги. Случалось, что, не стерпя великого разорения, тягости оброков и всяких несносных работ, некоторые крестьяне бежали; тогда положение остальных еще более ухудшалось, так как они должны были платить за них подати и оброки»[473].

Положение крепостных барщинных было еще хуже, потому что все время принадлежали помещику. По закону помещик мог требовать крестьян на свою работу, когда ему вздумается, кроме воскресений и праздников. Хотя обычай и установил, что крестьяне должны были работать на помещика три дня в неделю, но многие владельцы заставили работать крестьян все семь дней, не исключая ни воскресений, ни праздников… «Бедные дворяне, – говорил депутат Белгородской провинции Маслов, – тянутся за богатыми и обращают половину крестьян в дворовых. Такой помещик по своей роскоши приумножает псовую охоту и думает, неусыпно старается и мужиков денно и нощно работой понуждает, как оную прокормить [собак], а того не думает, что чрез сие отягощение в крестьянских домах дети с голоду зле помирают»[474].

Защитники крестьянских интересов в комиссии о составлении нового уложения хлопотали об уменьшении повинностей и увеличении количества земли. Депутат от Козловского дворянства, Григорий Коробьин, в заседании 5 мая 1768 года говорил, что много есть таких помещиков, которые берут с крестьян большие подати, чем следует; войдя в значительные долги, отдают людей своих для зарабатывания денег в уплату одних процентов и через то отлучают их от земледелия. Наконец, есть и такие, которые, увидев у крестьянина какое-либо небольшое, своим трудом добытое имущество, его отнимают. Коробьин предлагал ограничить власть помещиков над имением крестьян и оградить законом собственность последних.

Пьянство и мотовство, говорил депутат екатеринославского шляхетства, за которые обвиняют крестьян, происходят от того же рабства. Крестьянин знает и уверен, что все, что есть у него, составляет не его собственность, а помещичью. «Так представьте себе, почтенное собрание, какому тут человеку надобно быть, чтоб еще и хвалу заслужить! И самый трудолюбивый человек сделается нерадивым во всегдашнем насилии». По словам того же депутата, с каждым годом число помещиков, разоряющих крестьян, «едва ли не умножается».

Последние слова были более чем справедливы. Большая часть челобитных, подаваемых в Сенат, самой императрице в Петербурге и во время ее путешествия, заключали в себе жалобы крестьян на притеснения помещиков[475]. «А как таковых же челобитеных, – сказано в записке князя Вяземского Сенату[476], – от крестьянства на помещиков своих подано было и прежде немалое число, то посему ее величество сомневаться изволит, чтоб оказующееся от крестьян на владельцев своих неудовольствие не размножилось и не прозвело бы вредных следствий. Чего ради всемилостивейше Сенату повелевать изволит: в предупреждении сего зла придумать благопристойные средства и об оных ее величеству всеподданнейше донести».

В общем собрании, 11 июля 1767 года, Сенат выслушал эту записку, но не придумал другого средства, как объявить крестьянам, чтобы на будущее время не смели подавать жалоб на своих владельцев[477]. Распоряжение это еще более разнуздало своеволие помещиков, и в следующем году явилось вопиющее дело известной Салтычихи, погубившей более ста душ своих крепостных. Об этом деле говорилось и писалось очень много, но нельзя не привести его здесь, чтобы показать, до чего был беззащитен крепостной человек и до чего могли дойти никем и ничем не обузданные страсти помещиков.