«Сверх того, советую вам, – писала императрица князю Волконскому[690]
, – призвать к себе московских дворян или, по крайней мере, таковых из них, кои надежны быть могут на своих людей или же вооруженных имеют, и предложите им от себя, чтобы они, по примеру предков своих, вооружили колико могут надежных людей, для общей от злодеев обороны. Можайские дворяне, во время последнего московского мятежа, готовы были во время язвы идти к Москве. Я чаю, они и ныне не откажутся от сей службы. На Москве, чаю, найдется много и таковых, кои служат и служили: ваше дело разбудить ревность везде тут, где она быть может, и, чаю, никто не откажется ее в сем случае оказать. Употребите всех тех, кои способны быть могут, где б употреблены ни были для общей обороны. С моей стороны же ничего не оставлю, чтоб злу сему сделать конец. Неужели, чтоб с семью полками вы не в состоянии найдетесь Пугачева словить и прекратить беспокойствие? Я надеюсь, что Чорба к вам приехал. Я фельдмаршалу приказала генерал-поручика Суворова прислать к вам наискорее. Боже дай, чтоб все сие в скором времени прекратилось, в чем и надежду имей на святую Его волю.Я надежду имею на Петра Дмитриевича Еропкина, что он вам весьма хороший и усердный помощник будет в сем случае. Скажите ему сие от меня. Я уверена, что делом и советом он вас не покинет».
Уставив орудиями всю площадь перед своим домом[691]
, князь Волконский усилил разъезды по городу, приказал полиции зорко следить за всеми сборищами и предполагал, в случае опасности, разделить город на части и поручить каждую одному сенатору, а для содержания внутренней тишины вооружить дворян с их людьми. 25 июля московский главнокомандующий объявил московским департаментам Правительствующего сената, что Пугачев двинулся на Курмыш и намерен сделать покушение на Москву. Сенат постановил разослать приказание по всем городам Московской губернии, чтобы денежные суммы были отправлены в Первопрестольную столицу и все сведения о действиях самозванца были сообщаемы в тот же день с нарочными. Сенат призывал к самозащите как дворян, так и мещан, присовокупляя, что всего «пространно предписать не можно, но благоразумный воевода найдет случай и способы показать тем знаменитую отечеству услугу»[692].Получивши это распоряжение, провинциальные канцелярии просили прислать им порох, ружья, орудия и войска. Князь Волконский отвечал, что пока не предвидится в этом надобности, и как вся злодейская толпа «состоит из одной сволочи невооруженных крестьян без артиллерии и ружей, то всякий градоначальник, с содействием дворянства и мещан, все его [Пугачева] стремление
Между тем через день после собрания Сената было получено письмо нижегородского губернатора Ступишина, в котором он сообщал, что мятежники вступили уже в Нижегородский уезд и разделились на две части: одна направилась к селу Лыскову, а другая – к Мурашкину. Оба селения отстояли от Нижнего не далее 80 верст, на двух больших дорогах: первое – на нижегородской, а второе – на алатырской. 23 июля нижегородский губернатор еще не знал, куда направится сам Пугачев, и, считая себя не в силах предпринять что-либо к умиротворению губернии, решил защищать только крепость и просил помощи.
«Ваше сиятельство, – писал он князю Волконскому[693]
, – примите труд в таковом опаснейшем случае защитить и избавить многих невинных от его варварства». Московский главнокомандующий тотчас же отправил в Нижний 200 человек донских казаков с подполковником Архаровым, вызвавшимся добровольно командовать этой летучей командой, и сформировал отряд из 300 человек Нарвского пехотного полка, всего Владимирского драгунского и донского казачьего Краснощекова полков, с несколькими орудиями. Поручив этот отряд генерал-майору Чорбе, князь Волконский приказал ему выступить из Москвы и, остановившись в 50 верстах от нее, выслать разъезды по владимирской, коломенской и касимовской дорогам. В таком положении Чорба должен был дождаться прибытия к нему Великолуцкого полка и тогда возвратить команду Нарвского полка обратно в Москву, а с остальными войсками перейти в наступление для истребления мятежников и усмирения края[694].