Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Граф Н. Панин был недоволен таким ответом и считал себя обиженным. «Я уверен, мой любезный друг, – писал он брату, – что ты собственным своим проницанием уже довольно постигнешь, в каком критическом положении я теперь, и как очевидно извлекают меня из участвования в твоем деле, как будто бы в возмездие тому, что крайность привела к употреблению тебя, а из сего выходит самое притеснение и всем моим делам. Честью и совестью тебе клянусь, мой друг, что один только настоящий кризис о спасении отечества может меня удерживать, после чего истинно ничто в службе не остановит. Нам уже и на остаток нашего короткого века быть не может никакого другого средства и положения спасти нам свои седины и закрыть глаза с тем именем в нашем отечестве, которое мы себе приобрели».

Граф Никита Панин просил брата для его собственных соображений и дальнейшего поведения сообщать ему копии со всех писем императрицы и в особенности с первого, которое, по словам Потемкина, было написано на двух листах. В этом письме Екатерина сообщала подробно о войсках, поступающих в распоряжение главнокомандующего, и советовала ему согласоваться во всем с князем Волконским, «дабы в сем важном случае ничего проронено не было»[707].

Понимая, что предыдущие обстоятельства, когда граф П. Панин находился под надзором князя Волконского, могли поселить вражду между этими лицами, императрица просила московского главнокомандующего забыть все и содействовать графу Н. Панину в усмирении мятежа. «Для Бога, – писала она князю Волконскому[708], – для меня и для государства, если между вами есть несогласия, оставьте их и сделайте в сем случае дружелюбно общее дело, дабы тем наискорее истребить народного злодея. Вашими распоряжениями я довольна и желаю вам всякого блага. Ободрите духи и дайте им вашей и моей бодрости при сих печальных, но отнюдь не отчаянных обстоятельствах. Я всевозможные меры беру к вашему вспоможению, а может статься, что и сама к вам буду и с сыном».

Князь Волконский отвечал, что никакой злобы к графу П. Панину он не имеет и будет содействовать ему во всем.

«Мне столь сия монаршая милость чувствительна, – писал он, – что ежели б и подлинно в непримиримой злобе я с ним был, то конечно б для пользы службы вашей и для общего доброго успеха, а паче всего исполняя волю вашу государскую, все бы остатки в сердце недружбы выкинул; но поистине, всемилостивейшая государыня, я никакой злобы против него не имею, разве только как обыкновенно между равными бывает jalousie de metier; но и то, все оставив, чистосердечно и во всем ему, что до меня касаться будет, стану искренно и усердно помогать. Помоги ему Всевышний положенное на него великое дело исправить, что и не сумневаюсь, довольно зная его способные качества, усердие и бодрый дух».

С своей стороны граф П.И. Панин также заверял императрицу, что «с князем Михаилом Никитичем от самой нашей молодости не имели мы и не имеем ничего развращающего приятельский союз наш, который по высочайшей воле вашей сохранить я еще сугубее всячески тщиться буду»[709].

И действительно, 2 августа граф Панин получил рескрипт императрицы о назначении его главнокомандующим, а на следующий день князь Волконский уже писал императрице, что он отдал в его распоряжение отряд генерал-майора Чорбы, состоявший из Великолуцкого пехотного и Владимирского драгунского полков, двух эскадронов гусар Венгерского полка под начальством полковника Древица, донского Краснощекова полка и 8 орудий[710] – всего численностью в 3162 человека[711].

Остальные войска подходили к Москве или сосредоточивались на главнейших пунктах и наиболее вероятных театрах действий. Так, в Оренбурге сверх обыкновенного гарнизона находились: 7-я и 8-я легкие полевые команды и подвижной отряд князя Долгорукого, который, защищая окрестности города, обязан был поддерживать сообщение по новомосковской дороге и сохранять связь с Бугульмой. На половине пути от Оренбурга по новомосковской дороге стоял секунд-майор Юшков с командой, а в Бугульме – полковник Кожин с отрядом. В Башкирии по реке Белой от Уфы к Оренбургу действовал отряд полковника Шепелева и находились неподвижные гарнизоны в деревне Богульчанах, Стерлитамакской соляной пристани и в пригороде Табынске. Защита Верхнеяицкой линии была возложена на отряд генерал-майора Фреймана; город Уфа был обеспечен собственным гарнизоном и прикрыт отрядом подполковника Рылеева, который обязан был сохранять постоянную связь с отрядами Шепелева и полковника Якубовича, стоявшего на половине пути от Уфы к Бугульме и к Мензелинску. В Кунгуре находился отряд подполковника Попова, в Красноуфимске – майора Гагрина, в Екатеринбургской провинции – отряд майора Жолобова, обязанный поддерживать непрерывную связь с отрядом генерал-поручика Деколонга, назначенного для обеспечения Сибирской линии и имевшего в своем распоряжении семь легких полевых команд (с № 9 по № 15).