Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Первой заботой главнокомандующего было увеличить число войск за Волгой и сформировать отряды для уничтожения шаек, бродивших по Казанской губернии. Для действий за Волгой был составлен отряд из 500 гренадер и егерей, двух эскадронов изюмских и одного бахмутских гусар, 250 донских и 100 малороссийских казаков. Приняв над ними личное начальство, князь Голицын намерен был следовать за отрядами, преследовавшими самозванца, и служить им резервом. Для уничтожения же бродивших шаек был сформирован особый небольшой отряд и направлен прежде всего по реке Вятке. Отряд этот был подчинен генерал-майору П.С. Потемкину, принявшему на себя командование войсками, как находившимися в окрестностях Казани, так и имеющими прибыть туда впоследствии.

Быстрота, с которой двигался самозванец, заставила главнокомандующего приказать всем начальникам отрядов, чтобы они покупали лошадей, не стесняясь числом их, а в случае нежелания жителей продать брали безденежно и выдавали квитанции[672].

Все эти распоряжения внушали надежду на лучший исход дел. «Я уповаю, всемилостивейшая государыня, что дела возьмут другой оборот, – писал П.С. Потемкин[673]. – По дозволению вашего величества откровенно доложить осмелюсь, сколь ни оскорбительно, что злодей успел выжечь Казанский форштадт, однако же сравниться сие не может с тем, что ежели бы сей изверг со всей своей многочисленной толпой, коснувшись Казани, перешел р. Волгу и шел далее [?]. Дерзаю молвить, что следствия тогда были бы тысячу раз ужаснее [?].

Весьма ослабно пекся губернатор [Брандт] о соблюдении города, но столько же слабо командир воинский [князь Щербатов] пекся соблюсти пространство империи, в которую теперь впустили злодея. Я с отчаянием нашел [прибыл] на таковые обстоятельства, и, не имея возможности помочь к пользе дел и службы вашего величества, имею вечное сокрушение, что был в числе [тех], кои не могли спасти Казань, хотя сам Бог свидетель, что я не щадил жизни моей, но сего не довольно было, [чтобы] соблюсти город и поправить дела».

Так, желая оправдать себя, П.С. Потемкин обвинял больного и на другой день скончавшегося казанского губернатора фон Брандта. Нам известна деятельность последнего, и справедливо напомнить здесь, что Брандт сделал все, что было возможно в том положении, в котором он был поставлен.

7 августа отряд, назначенный для действий под личным начальством князя Голицына, переправился через Волгу, а на следующий день князь Петр Михайлович получил приказание сдать начальство над войсками вновь назначенному главнокомандующим графу Петру Ивановичу Панину.

После переправы Пугачева через Каму правительство стало получать все более и более тревожные известия. 16 июля было получено в Москве донесение о разорении Казани и просьба нижегородского губернатора о помощи. Не имея в своем распоряжении свободных войск, князь М.Н. Волконский приказал Владимирскому гарнизонному батальону следовать немедленно в Нижний Новгород. «Здесь, в городе, – писал он императрице[674], – о сем несчастий не ведают. Я сие и таковые известия весьма тайно содержу, дабы город в робость не пришел, а всякий час известий о Казани ожидаю, не подоспеют ли войска вашего императорского величества[675] к избавлению Казани и к сокрушению сего злодея».

Письмо это, полученное в Петербурге 21 июля, произвело на всех большое впечатление: явилось опасение за внутренние губернии и даже за Первопрестольную столицу. Екатерина II собрала Государственный совет и объявила ему, что для спасения империи намерена сама ехать в Москву и принять на себя все распоряжения по усмирению восстания. Императрица требовала, чтобы члены совета высказали свое мнение относительно ее намерений. Все молчали, молчал и граф Н.И. Панин. «Я оное [молчание] выдерживал и для того одного, – писал он брату[676], – что при всяком оттуда известии я всегда сказывал, что дело сие бедственное и что не одними вооруженными руками оное поражено быть может, а надобен человек с головой».

Видя всеобщее молчание, Екатерина II обратилась тогда прямо к графу Н.И. Панину и требовала, чтобы он сказал, хорошо или дурно она это делает?

– Не только нехорошо, – отвечал Панин, – но и бедственно в рассуждении целости империи. Такая поездка увеличивает вне и внутри империи настоящую опасность, более нежели есть она на самом деле, может ободрить и умножить мятежников и повредить даже дела наши при других дворах.