Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

О таком намерении Пугачева знали только самые близкие его пособники: Овчинников и Давилин. Толпе же своей самозванец «разглашал, что будто бы зимовать идет в Астрахань, для того, что толпа его охотнее идти туда хотела. На Яик бы охотников идти было мало, кроме яицких казаков, а донские и волжские казаки да царицынские совсем бы от него отстали, равно заводские и боярские крестьяне, потому что он уже о склонности их идти в Астрахани через яицких казаков ведал. По прошествии же зимы куда бы он идти был намерен и какое еще зло делать, о том никакого размышления на сердце его не приходило, ибо он мерзкий свой живот в руки отдал, с самого начала злодеяний его, яицким казакам, почему никак он не смел противиться во всем их Богу ненавистной воле и что б они в Яике на совете положили, то бы он делать и стал».

В то время, когда Пугачев проходил мимо Царыцина, хвост его был атакован казаками, захватившими много пленных и часть обоза. Справедливость требует сказать, что и при этой атаке многие казаки присоединились к мятежнической толпе, и к вечеру число таких доходило до весьма значительной цифры. При остановке на ночлег все они старались взглянуть на самозванца, «но злодей рожу свою от них отворачивал».

Однако же донцы скоро узнали его и, переговариваясь между собой, уверяли друг друга, что это Пугачев, их донской казак, бывший в прусскую войну хорунжим. Разговоры эти распространились по лагерю и убеждали сподвижников самозванца, «что, конечно, он не государь»[856]. Убеждение в этом еще более усилилось в толпе, когда донцы стали поодиночке уходить из лагеря и наутро не осталось ни одного в стане Пугачева.

«От сего самого, – показывал Иван Творогов[857], – произошло в толпе нашей великое сомнение и переговор такой, что донские казаки недаром отстали, может, узнав злодея, что он их казак, поелику он таким в публикованных указах именован. Сие сомнение утверждалось и таким притом разглашением, будто бы один донской казак, во время помянутой переговорки [под Царицыном] кричал с валу к самозванцу громко: Емельян Иванович, здорово. А в прибавок к тому и то удостоверяло, что злодей в то время, когда донские казаки в толпу нашу передались, то он, проезжая мимо их, против своего обыкновения отворачивался от них лицом, а из сего и догадывались, что делал это для того, чтоб они его не узнали. Сии переговоры привели нас в такое замешательство, что руки у всех опустились и не знали, за что приняться».

Пугачев был также лишен всякой надежды на содействие донцов, и потому, сознавая слабость своих сил, он торопился уйти от преследующих войск, сходившихся к Царицыну с разных сторон. Соединившись, верстах в 80 за Саратовом, с отрядами Муфеля и графа Меллина, полковник Михельсон 21 августа пришел в Дубовку, где захватил до 40 человек мятежников, и 22-го числа вступил в Царицын[858]. Вслед за ним прибыл в город передовой отряд князя Багратиона, не поспевшего вовремя по причинам от него не зависевшим.

Находясь за Доном на реке Сале, для прикрытия верховых донских станиц от набегов татар, князь Багратион получил 1 августа известие, что Пугачев выжег Казань. Багратион тотчас же переправился через Дон и пошел вверх по берегу реки, «чтоб народ вредного чего не вздумал». 17 августа отряд остановился у Пяти курганов, куда приехал посланный царицынского коменданта майор Куткин с просьбой о помощи. Князь Багратион тотчас же отправил вперед два эскадрона карабинер Ростовского полка и 100 человек малороссийских казаков с двумя орудиями, под общим начальством ротмистра московского легиона Савельева. На другой день Багратион выступил сам с тремя эскадронами того же полка и 250 казаками. 19 августа он прибыл к переправе у Пятизбянской станицы. «Я еще через Дон не перебираюсь, – писал он[859], – не знав верного о злодее, а только так готов, что в первом узнании пойду; да притом и здешний край оставить не могу, по причине, чтоб сии жители не разорены были и чтоб чего худого не воспоследовало».

В день отправления этого донесения, 20 августа, князь Багратион получил предписание своего ближайшего начальника графа Мусина-Пушкина идти в Воронежскую губернию[860], а в полдень 21 августа получил рапорт полковника Циплетева, что Пугачев приближается к Царицыну.

«Вашему сиятельству, – писал Циплетев князю Багратиону[861], – донесть не упускаю: как можно соизвольте известный вам отряд прислать и сами вслед поспешить, не упуская случая, что сей злодей зашел в такой угол, где ему не свободно можно авантаж иметь, а необходимо истребить следует, чтобы государство по столь великом разорении избавить от разлившейся беды и через то получить славу».