Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Считая более важным действия против самого самозванца, нежели против второстепенных шаек, князь Багратион в тот же день переправился через Дон и 22 августа прямо степью пошел к Царицыну. На пути, верстах в 30 от Царицына, он получил 24 августа рапорт полковника Михельсона, доносившего, что Пугачев уже ушел из Царицына и что он с отрядом вступил в город. После 45-верстного перехода, на изнуренных лошадях, Михельсон не мог следовать далее. Обратившись к Циплетеву и к гражданским властям, он просил отыскать ему 200 свежих лошадей, но, не получив их, решился присоединить к своему отряду малороссийских казаков, присланных князем Багратионом.

«Я прибыл к Царицыну, – писал Михельсон[862], – не застав злодеев, которые, как скоро о моем приближении узнали, отошли и пошли вниз по р. Волге.

От полугодового беспрестанного марша, не имев другой конницы, кроме весьма изнуренной, вследствие данного мне отверстого повеления его сиятельства главнокомандующего графа П.И. Панина, должен был взять в подкрепление мое, корпуса вашего сиятельства найденного здесь ротмистра Савельева с имевшимися при нем 96-ю малороссийскими казаками.

Злодейские намерения, по-видимому, клонятся к Астрахани или Дону. Ежели ваше сиятельство заблагорассудить изволите брать свой марш неподалеку р. Дона, то злодей сей путь будет прегражден, а я не оставлю идти по пятам его и после полуночи выступлю».

Успокоенный относительно Царицына, предоставляя преследование Пугачева Михельсону и имея категорическое приказание своего начальства защищать Воронежскую губернию и Дон, князь Багратион пошел обратно, а Михельсон двинулся по следам самозванца. «Долг мой, – доносил он, – ударить на сих варваров, коих во всякое время, в каких бы силах впредь быть могли, полагаясь на помощь Божию, поразить надеясь». «Теперь, – писал он в другом рапорте, – у меня происходит драка на Волге, на которой находятся два судна с деньгами и 400 злодеев, с двумя пушками». Суда эти были захвачены, и полковник Михельсон, присоединив в себе 96 малороссийских казаков с ротмистром Савельевым и всех казаков, находившихся в Царицыне в числе 452 человек, после полуночи выступил из города.

После трех дней форсированного марша он настиг Пугачева верстах в ста от Царицына.

Обогнув Царицын и двигаясь по берегу Волги, Пугачев целые сутки отдыхал в Сарепте, которую и разорил. Колонисты давно уже слышали о приближении Пугачева и находились в большом страхе и отчаянии. С ужасом они узнали, что мятежники разграбили Саратов, Дмитриевск и приближаются к Царицыну. Бежавшее сухим путем и водой в Астрахань население еще более смущало колонистов. «Итак, – писали сарептинцы впоследствии[863], – ничего другого братьям не оставалось, как, по примеру других, в Астрахань удалиться, только с тем различием, что нам недоставало времени наши пожитки с собой убрать». Сколько ни хлопотали жители колонии, однако ни в Царицыне, ни в окрестностях не могли они найти достаточного числа судов, чтобы погрузить на них хотя главнейшее имущество. Набрав с большими затруднениями десять рыбачьих лодок, колонисты 17 августа посадили на них своих жен и детей в числе 110 человек и отправили в Астрахань. «Печально было, – писали они, – позорище видеть толикое число людей, не могущих себя оборонить и столь поспешным образом бегущих». Многие семейства, не имея возможности достать лодок, отправились в Астрахань пешком, бросив свои дома и имущество и поручая их присмотру остававшимся односельцам.

Форштегер колонии Даниил-Генрих Фик остался в Сарепте с 65 братьями, с намерением спасти имущество какое только будет возможно. Оставшиеся колонисты день и ночь складывали в погреба: мебель, товары, ремесленные инструменты и заваливали вход каменьями так, «чтобы без измены найти их было невозможно. Но братья при сих трудах ни на один час не были в безопасности от разбойнических нападений. Распространившийся дух мятежа так оказываться стал, что великое множество и российских судовых людей, кои на четырех судах в нашей пристани находились, беспрестанно в худом намерении около нас шатались и, по-видимому, ожидали единственно отъезда братьев. Всего более странна нам показалась неприятельская мысль дербетевых калмыков, которых мы за несколько дней чрез наше местечко против возмутителя проезжающих видели».