Что принадлежит до произвождения по вверенному вам корпусу, оное долженствует теперь идти обыкновенной дорогой, почему и имеете вы при каждом случае о достойных представлять в те места, куда то следовать может. О чрезвычайных расходах имеет тоже разуметься, поколику на то времени доставать будет. Но для случаев оного несносящих определяем мы вам через сие из казанских доходов 5000 рублей, из коих и позволяем мы вам чинить нужные расходы, по собственному вашему усмотрению там, где нужно будет. На стол же определяем вам по 300 руб. в месяц, пока сия ваша комиссия продолжится».
Поручая князю Щербатову одно лишь командование войсками и преследование мятежнических шаек, императрица устранила его от всякого вмешательства в гражданские дела и административные распоряжения. Последние она возложила на губернаторов казанского и оренбургского, предоставляя им производство следствия над захваченными мятежниками, утверждение приговоров и приведение их в исполнение[387].
Таким образом, вместо одной были образованы две секретные комиссии, одна в Казани, а другая в Оренбурге.
«Обеим секретным комиссиям, – сказано было в высочайшем указе[388], – по делам иметь сношение и друг другу помогать должно. Причем обеим секретным комиссиям рекомендуется, чтобы они, при следствиях, сколь возможно от пристрастных расспросов воздержались».
В состав вновь образованных двух комиссий были назначены те же лица, которые находились в прежней, подчиненной А.И. Бибикову.
С разбитием мятежников под Татищевой крепостью и по освобождении Оренбурга от осады число захваченных участников мятежа было столь велико, что для производства следствия и суда пришлось образовать в Оренбурге особую следственную комиссию. В начале апреля 1774 года в Казани содержалось 169 колодников, тогда как в Оренбурге число их доходило до 4700 человек. Желая освободить Оренбург от такой массы арестантов, А.И. Бибиков отправил туда из Казани капитана Лунина и капитан-поручика Маврина, которые и должны были открыть действие секретной комиссии. С отъездом их в Казани остался один только Собакин, в помощь которому были отправлены капитан Волоцкой и прапорщик Горчаков, находившиеся в то время в Москве в распоряжении главнокомандующего князя М.Н. Волконского, для производства следствий.
Накопившееся в Первопрестольной столице значительное число арестованных по разным случаям сообщников Пугачева и беспрерывные допросы их затрудняли князя Волконского, и потому Екатерина II, собственно для допросов арестованных, отправила ему в помощь двух офицеров: лейб-гвардии Преображенского полка капитана Волоцкого и лейб-гвардии Семеновского полка прапорщика Горчакова. Императрица поручила князю Волконскому употреблять этих офицеров «при допросах по тайным делам, но с тем, чтобы ни малейшего истязания не делали»[389].
«Я думаю, – писал при этом князь Вяземский[390], – что когда об определении сем под рукой в городе узнано будет, то наложит оное некоторый род узды на злоречивые и болтливые языки. Для чего по совершенной моей к вашему сиятельству преданности не могу скрыть моего мнение, в том состоящего, чтоб вы, по получении сего рескрипта о присылке к вам по тайным делам гвардии офицеров, дали знать под рукой, якобы в дружеской откровенности, нескольким надежным людям, предохраняя только то, чтобы сие не имело вида, что разглашение о сем нарочно для страха распускается».
Капитан Волоцкой был в то время в Москве, а Горчаков приехал туда в половине марта, и тотчас же приступили к исполнению возложенного на них поручения. Арестованные прибывали ежедневно и в таком числе, что скоро в Преображенском не было уже места для их размещения. Большинство их принадлежало к числу «
Вместе с тем, получив известие, что в некоторых местах Сибирской губернии рассеваются «злые слухи, толки и обольщение от самозванца»[392], Екатерина признала необходимым вновь обратиться с словами увещания к населению, объятому мятежом, и 15 марта был издан манифест, напечатанный в числе 1200 экземпляров в два столбца: один гражданской, а другой церковной печатью[393]. Императрица требовала, чтобы каждый удержался «не только от сообщений с ворами, но и ото всякого колебания, ибо таковых непослушных и присяге верности непомнящих людей склонность ни к чему иному не влечет, как к собственной их же погибели и к самой неминуемой изменникам казни, чего разбойничьи сволочи в весьма коротком времени, конечно, не избегнут».
Экземпляры этого манифеста были отправлены и к генерал-поручику князю Щербатову для употребления их по его усмотрению.