Читаем Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2 полностью

Что принадлежит до произвождения по вверенному вам корпусу, оное долженствует теперь идти обыкновенной дорогой, почему и имеете вы при каждом случае о достойных представлять в те места, куда то следовать может. О чрезвычайных расходах имеет тоже разуметься, поколику на то времени доставать будет. Но для случаев оного несносящих определяем мы вам через сие из казанских доходов 5000 рублей, из коих и позволяем мы вам чинить нужные расходы, по собственному вашему усмотрению там, где нужно будет. На стол же определяем вам по 300 руб. в месяц, пока сия ваша комиссия продолжится».

Поручая князю Щербатову одно лишь командование войсками и преследование мятежнических шаек, императрица устранила его от всякого вмешательства в гражданские дела и административные распоряжения. Последние она возложила на губернаторов казанского и оренбургского, предоставляя им производство следствия над захваченными мятежниками, утверждение приговоров и приведение их в исполнение[387].

Таким образом, вместо одной были образованы две секретные комиссии, одна в Казани, а другая в Оренбурге.

«Обеим секретным комиссиям, – сказано было в высочайшем указе[388], – по делам иметь сношение и друг другу помогать должно. Причем обеим секретным комиссиям рекомендуется, чтобы они, при следствиях, сколь возможно от пристрастных расспросов воздержались».

В состав вновь образованных двух комиссий были назначены те же лица, которые находились в прежней, подчиненной А.И. Бибикову.

С разбитием мятежников под Татищевой крепостью и по освобождении Оренбурга от осады число захваченных участников мятежа было столь велико, что для производства следствия и суда пришлось образовать в Оренбурге особую следственную комиссию. В начале апреля 1774 года в Казани содержалось 169 колодников, тогда как в Оренбурге число их доходило до 4700 человек. Желая освободить Оренбург от такой массы арестантов, А.И. Бибиков отправил туда из Казани капитана Лунина и капитан-поручика Маврина, которые и должны были открыть действие секретной комиссии. С отъездом их в Казани остался один только Собакин, в помощь которому были отправлены капитан Волоцкой и прапорщик Горчаков, находившиеся в то время в Москве в распоряжении главнокомандующего князя М.Н. Волконского, для производства следствий.

Накопившееся в Первопрестольной столице значительное число арестованных по разным случаям сообщников Пугачева и беспрерывные допросы их затрудняли князя Волконского, и потому Екатерина II, собственно для допросов арестованных, отправила ему в помощь двух офицеров: лейб-гвардии Преображенского полка капитана Волоцкого и лейб-гвардии Семеновского полка прапорщика Горчакова. Императрица поручила князю Волконскому употреблять этих офицеров «при допросах по тайным делам, но с тем, чтобы ни малейшего истязания не делали»[389].

«Я думаю, – писал при этом князь Вяземский[390], – что когда об определении сем под рукой в городе узнано будет, то наложит оное некоторый род узды на злоречивые и болтливые языки. Для чего по совершенной моей к вашему сиятельству преданности не могу скрыть моего мнение, в том состоящего, чтоб вы, по получении сего рескрипта о присылке к вам по тайным делам гвардии офицеров, дали знать под рукой, якобы в дружеской откровенности, нескольким надежным людям, предохраняя только то, чтобы сие не имело вида, что разглашение о сем нарочно для страха распускается».

Капитан Волоцкой был в то время в Москве, а Горчаков приехал туда в половине марта, и тотчас же приступили к исполнению возложенного на них поручения. Арестованные прибывали ежедневно и в таком числе, что скоро в Преображенском не было уже места для их размещения. Большинство их принадлежало к числу «вралей», не принимавших непосредственного участия в возмущении, а распускавших слухи или передававших чужие рассказы по трактирам и кабакам. Таких арестованных, смотря по важности распространяемых ими слухов и рассказов, делили на две части: одних наказывали, а других освобождали, заставляя присягнуть на верность и отбирая особую подписку в том, что никогда не будут сообщниками мятежников, а, напротив того, окажут им сопротивление и верность законному правительству[391].

Вместе с тем, получив известие, что в некоторых местах Сибирской губернии рассеваются «злые слухи, толки и обольщение от самозванца»[392], Екатерина признала необходимым вновь обратиться с словами увещания к населению, объятому мятежом, и 15 марта был издан манифест, напечатанный в числе 1200 экземпляров в два столбца: один гражданской, а другой церковной печатью[393]. Императрица требовала, чтобы каждый удержался «не только от сообщений с ворами, но и ото всякого колебания, ибо таковых непослушных и присяге верности непомнящих людей склонность ни к чему иному не влечет, как к собственной их же погибели и к самой неминуемой изменникам казни, чего разбойничьи сволочи в весьма коротком времени, конечно, не избегнут».

Экземпляры этого манифеста были отправлены и к генерал-поручику князю Щербатову для употребления их по его усмотрению.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
1941. Пропущенный удар
1941. Пропущенный удар

Хотя о катастрофе 1941 года написаны целые библиотеки, тайна величайшей трагедии XX века не разгадана до сих пор. Почему Красная Армия так и не была приведена в боевую готовность, хотя все разведданные буквально кричали, что нападения следует ждать со дня надень? Почему руководство СССР игнорировало все предупреждения о надвигающейся войне? По чьей вине управление войсками было потеряно в первые же часы боевых действий, а Западный фронт разгромлен за считаные дни? Некоторые вопиющие факты просто не укладываются в голове. Так, вечером 21 июня, когда руководство Западного Особого военного округа находилось на концерте в Минске, к командующему подошел начальник разведотдела и доложил, что на границе очень неспокойно. «Этого не может быть, чепуха какая-то, разведка сообщает, что немецкие войска приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы», — сказал своим соседям ген. Павлов и, приложив палец к губам, показал на сцену; никто и не подумал покинуть спектакль! Мало того, накануне войны поступил прямой запрет на рассредоточение авиации округа, а 21 июня — приказ на просушку топливных баков; войскам было запрещено открывать огонь даже по большим группам немецких самолетов, пересекающим границу; с пограничных застав изымалось (якобы «для осмотра») автоматическое оружие, а боекомплекты дотов, танков, самолетов приказано было сдать на склад! Что это — преступная некомпетентность, нераспорядительность, откровенный идиотизм? Или нечто большее?.. НОВАЯ КНИГА ведущего военного историка не только дает ответ на самые горькие вопросы, но и подробно, день за днем, восстанавливает ход первых сражений Великой Отечественной.

Руслан Сергеевич Иринархов

История / Образование и наука
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее