Пуговицы и ярость

Я миновала свой стул, подошла к нему и опустилась на колени. Прижавшись к его ногам, я расстегнула молнию на джинсах, высвободила его немедленно восставший член, откинула набок свои волосы и затолкала его плоть в рот до самой глотки.

Его пальцы скрылись в моих волосах, и я услышала его участившееся дыхание. Он нежно, аккуратно стал вталкивать член дальше мне в рот, положив руку на мою шею и таким образом направляя меня к точке своего крайнего удовольствия.

Я ненавидела себя. Ибо уже намокла.

Ненавидела себя – ибо мне нравилось. Ненавидела его. Ибо все еще его хотела.

Я вошла в «игровую». Вся в черном – черные чулки, переходящие в сорочку. Трусы были излишни – он рвал их в клочья в первую же минуту.

Затем я нажала клавишу интеркома:

– Хочешь заглянуть?

Пока он собирался, я встала в центр комнаты и огляделась. Собственно, бывали мы с ним тут не очень часто, но кое-какие приспособления я рассмотрела.

Первым делом мне попалось что-то, напоминавшее кожаный ошейник. Я надела его, так как решила испытать кое-что новенькое, более экстремальное, чем мы занимались до этого. Но если он согласится на мою цену, то плевать. Зато я буду еще ближе к свободе.

Минуту спустя появился Кроу с горящими от нетерпения глазами. Увидев на мне кожаный ошейник, он не сумел скрыть удивления, как, впрочем, и похоти. Он в мгновение ока разделся, не спуская с меня глаз. А потом потянулся к веревке, чтобы подвесить меня.

– Пятьдесят.

Он потянул было за веревку, но остановился.

– Пятьдесят. Плати или проваливай.

Таких цен я еще не заламывала. Но теперь я задалась целью выбраться из этого вертепа как можно скорее. Между нами никогда не было связи. Если он говорил мне обидные вещи, я полагала, что он просто отрицает очевидное. Но нет – Кроу говорил именно то, что чувствовал. Для него я была одной из многих. Он забудет меня, едва я переступлю порог его дома.

Некоторое время он размышлял над моим предложением. Потом кивнул:

– Хорошо, пятьдесят.

Я перестала воспринимать действительность, как в те времена, когда меня истязал Боунс. Я лишь безоговорочно исполняла его приказы, не вдаваясь в подробности. Мне пришлось немало попрыгать на его х*е и вытерпеть такие затеи, что я едва не теряла сознание от боли. Но при этом он каждый раз неизменно доводил меня до оргазма – и это были единственные осознанные мои ощущения.

Неделя тянулась за неделей, и у меня уже скопилось внушительное количество пуговиц. Я ссыпала их с его ладони и кидала в чашку, радуясь тому, как быстро растет кучка. А если мне становилось грустно, я высыпала их на стол и пересчитывала.

Их было двести семьдесят пять.

Двести семьдесят пять. Это означало, что мне оставалось добыть всего девяносто. Что только не вытворял со мной Кроу – душил во время секса, лупил плетью и имел в задницу столько раз, что я уже сбилась со счета. Мы исчерпали все способы. А за девяносто пуговиц ему оставалось придушить меня два раза – и все.

Всего два раза…

Глава шестая Кроу

Нет, ну что за бред?

Она сказала, что я ей принадлежу – чистой воды бред!

Я не был никогда ее частью, и никогда не буду.

И она должна была затвердить это, как аксиому.

Но когда я отшил Жасмин, то понял, что все совсем не так. Хотя у меня, несомненно, было право делать все, что я хотел, я понял, что не могу поступить иначе. Не хочу. Я не хотел никакой другой женщины, а дрочить в одиночестве как-то не входило в мои планы. И душой, и телом я принадлежал одной женщине.

Но сказать ей об этом? Нет, никогда!

Она думала, что я трахаюсь с другими женщинами. Между нами возникла пропасть. Мы вернулись к старым ролям – хозяина и его рабыни, как я и хотел. Мы почти не разговаривали и сосредоточились лишь на чувственных удовольствиях.

Но я все равно чувствовал себя опустошенным.

Перл больше не спускалась к завтраку или к обеду. Если я заходил к ней, она встречала меня тяжелым взглядом. И ни разу больше не просила сделать для нее хоть что-нибудь. Я ждал, что ей захочется снова сходить в ресторан или съездить на пляж, но тщетно. Прошло несколько недель, но она молчала, как стенка.

Она больше не впускала меня в свою душу.

Я понимал, что ее пуговичный капитал продолжает расти, но не отслеживал количество пуговиц. Мы трахались с нею сутки напролет, словно животные, и она выделывала такое, что заставляло меня орать от наслаждения. Она вступила во мрак моих желаний и сама превратилась в чудовище. Такое же, как и я, – жестокое, чувственное и ненасытное. И мне так это нравилось, что я не скупился на пуговицы.

Я открыл ящик своего секретера и пересчитал, что осталось. Оставалось девяносто.

Девяносто.

Сердце у меня упало, и мне сделалось дурно. В груди заныло. Стало страшно, и я заметался по комнате.

Ее неуемная сексуальность обошлась мне в целое состояние. Если и дальше пойдет так, то через неделю мне придется расстаться с нею. Мне, разумеется, ничего не стоило наплевать на свои обещания и запереть ее в этих стенах навечно.

Но я не мог так поступить.

Надо было во что бы то ни стало вернуть пуговицы себе, чего бы мне это не стоило.