Пуля для бизнес-леди

Прокатилось золотым, круглым солнышком лето, порадовала невиданным обилием яблок и грибов осень, отцвела тюльпанами весна. Дни мчались, как лихая тройка по укатанной дороге. Настина «Африка» крепко держалась на ногах, она была неким островком стабильности в разболтанной, расшатанной и впадающей в истерику от отчаяния России. Страну штормило, она стонала под жгучими ветрами, её сотрясали политические бури. Падали под пулями бизнесмены, банкиры, криминальные авторитеты и просто случайные люди. Иногда, для разнообразия, их разносили в клочья взрывчаткой. Бунтовала строптивая Чечня, ободренные её примером регионы диктовали волю центру.

«Смутное время», — говорил Насте Кушкин. «Волчье время», — отвечала ему Настя. Но если раньше «на охоту» выходили волки-одиночки, отчаянные от собственной смелости, то сейчас на беззащитную, растерянную от всего с ней случившегося страну налетали волчьими стаями.

Менялись правительства, говорливые деятели пересаживались из одного министерского кресла в другое: колода из двух десятков козырных «королей» неустанно тасовалась чьими-то цепкими руками. И никто уже никому и ни во что не верил — в безверии тонули самые благие намерения. «Короли» не вылезали из экранов телевизоров, изредка взбрыкивали, делали «заявления» для публики. Но все знали, что сражаются они за себя, за интересы своего бизнеса. Впервые за всю современную историю в России объявились люди с миллиардными капиталами. В долларах.

Уже несколько лет разворовывали страну и никак не могли разворовать — крепко строили большевики.

Взлетали цены и валился набок рубль, росли налоги и спецназ разрастался до непостижимых размеров. В каждом переходе метро на каждом углу сидели попрошайки. И они тоже воевали между собой — за выгодные места, где больше подадут. В потоках машин девушки катили коляски с безногими дружками — изредка из роскошного «мерса» протягивалась рука и совала серебряную кругляшку — рубль.

Однажды протянув руку за подаянием, Россия её так больше и не опускала — жила чужой милостыней и из милости чужих.

Обрюзгший «патриарх», о котором на Западе писали, что у него, кроме больного сердца, печени и ещё чего-то — прогрессирующий атеросклероз, делал грозные заявления, грозил пальчиком и раздавал ордена.

Те, кто развалил страну, обвиняли в этом кого угодно, только не себя — они очень хотели быть пророками и спасителями Отечества.

Изредка на экране телевизора появлялся мрачноватый генерал и изрекал фразы в стиле казарменного остроумия.

Другой «лидер» строил из себя «горлапана-главаря», как говаривал лучший, талантливейший поэт советской эпохи, обещал каждой нищей бабенке по парочке трусов. Народ потешался и говаривал: «А почему бы и не голосовать за этого? С ним хоть весело»…

Веселила реклама, установленная вдоль трасс, обещала «Двери XXI века», «Водку XXI века»…

Закрыть бы эту страну да открыть вторично, как советовал поэт по другому случаю.

Анастасию это трогало, но не очень. Она понимала, что реально что-то сделать для страны не может. Ей была противна сама мысль об участии в недостойных политических игрищах. Многие из рвавшихся к власти или вцепившихся во власть звали её в союзники. Но она научилась по-женски наивно и трогательно беззащитно отвечать тем, кому не давали покоя её деньги и возможности: «я в этом ничего не понимаю, я всего лишь слабая женщина». Но у «слабой» женщины оказалась железная деловая хватка. Как определил дотошный Лисняковский: «наша хозяйка может гнуться, но не сломаться».

Ее издательская «империя» функционировала, как хорошо отлаженный механизм. Газета за счет скандальных публикаций увеличивала тираж. Реально газетой управляла Людмила Николаевна Заболотная, ещё недавно в просторечии просто Люська, и Настя однажды полушутя предложила ей: «Становись главным редактором, а Фофанова я возьму к себе, не обижу, придумаю ему почетную должность — заслужил верной службой». «Не надо — твердо заявила Люся. — Надо мною должен быть мужик. Я ведь русская баба, Анастасия. А нам русским бабам, нравится изображать, что нами правят мужики».