Пункт назначения: Счастье

Однако Изабель склонна думать, что есть что-то еще, более глубокое. Когда ученые сравнили людей, бегающих на беговой дорожке в спортзале[215] с теми, кто бегает на природе, они заметили ослабление депрессии у тех и других. Но лучше результат был у бегающих на природе. Тогда каковы другие факторы?

Когда мы достигли этой части беседы, я понял, что мы находимся на вершине горы. С обеих сторон я мог видеть широкие перспективы.

– А сейчас у тебя компьютерные заставки с обеих сторон. Мы окружены, – сказала она.

* * *

К нам осторожно приближался бурундук. Он остановился в нескольких дюймах от моих ног. Я положил на землю кусок вяленого мяса.

Существует еще одна теория, выдвинутая ученными, почему, находясь в мире природы, нам кажется, что депрессия уходит. Изабель рассказала мне о ней. Биолог Э. О. Уилсон, один из самых влиятельных людей в своей области в ХХ веке, утверждал, что у всех людей есть естественное чувство под названием «биофилия»[216]. Это врожденная любовь к пейзажам, в которых люди проживали большую часть своего существования. К естественной паутине жизни, которая окружает нас и делает возможным наше существование. Почти все животные становятся подавленными, когда их лишают ландшафтов, в которых они родились. Лягушка может прожить на суше, только будет несчастна и сдастся. Изабель спрашивает: почему люди должны стать исключением из этого правила? Оглядевшись вокруг нас, она произнесла:

– Черт возьми. Это наша среда обитания.

Тема сложная для научного тестирования, но все же одна попытка это сделать была. Социологи Гордон Орианс и Джудит Хеерваген[217] работали с людьми по всему миру, в совершенно разных культурах. Они показывали им картины самых разных пейзажей: от пустынь и саванн до городов. Ученые обнаружили, что везде, как бы ни отличались культуры людей, они отдают предпочтение пейзажам саванн Африки. Ученые делают вывод, что в этом есть нечто врожденное.

* * *

Это объясняет еще одну причину, по которой люди с депрессией и тревогой лучше себя чувствуют, выбираясь на лоно природы. Когда у тебя депрессия, о которой Изабель знает по собственному опыту, ты чувствуешь, что «ты закончился». Ты загнан в ловушку собственной истории и собственных мыслей, которые мелькают в голове с тупой и горькой настойчивостью. Процесс возникновения депрессии и тревоги – это процесс становления пленником собственного эго, куда не может проникнуть воздух извне. Ряд наблюдений показал, что общая реакция[218] на естественный мир – ощущение трепета. А оно является полной противоположностью подавленности и тревоги.

Когда смотришь на природный пейзаж, охватывает чувство, что все заботы очень малы, а мир огромен. Это чувство в состоянии сжимать эго до управляемых размеров.

– Это что-то такое, что больше тебя самого, – говорит Изабель, оглядываясь вокруг. – В этом ощущении есть нечто глубокое, по-звериному здоровое. Людям нравится оно, его короткие, мимолетные моменты.

Оно помогает увидеть более эффективные способы, с помощью которых мы связываемся со всем вокруг.

– Это почти олицетворение принадлежности к более великой системе, – говорит она.

Если говорить словами Изабель, мы всегда встроены в сеть, даже когда не осознаем этого. Мы еще одна точка на этом огромном гобелене.

В Оксфорде она легко впадала в депрессию, когда была заперта вдали от всего этого. В Конго, живя рядом с бонобо, она поняла, что не может впасть в нее. Иногда у нее возникали мрачные мысли: «…природа умирает…» Я так не думаю. Ты живешь лагерем в саванне, слышишь рев львов и думаешь: «О черт, я белок». То освобождение от замкнутости внутри себя не давало ей впадать в отчаяние.

Бурундук понюхал мясо, которое я опустил на землю, посмотрел с отвращением и убежал. Только тогда я взглянул на упаковку и понял, что предложил ему нечто под названием «вяленый лосось». Видимо, канадцы только по собственной воле выбирали его для еды.

– У бурундука превосходный вкус, – сказала Изабель, с ужасом глядя на упаковку, и повела меня назад.

* * *

В государственной тюрьме в Южном Мичигане в 1970-х[219] совершенно случайно был проведен эксперимент. Тюрьма была построена так, что часть окон камер выходила на фермерские земли и лес, а другая часть – на голые кирпичные стены. Архитектор по имени Эрнст Мур изучал истории болезней двух групп заключенных (которые не отличались ничем, кроме камер, в которых жили) и обнаружил, что среди тех, кто сидел в камере с видом на природу, было меньше случаев физических и психических заболеваний на 24 %.

– Вынужден сказать, – говорил мне позже профессор Говард Фрамкин, один из ведущих мировых экспертов по этой теме, – если б у нас было лекарство, предварительные результаты которого показали бы такую эффективность, мы бы повсюду исследовали его… Вот лечение, у которого очень мало побочных эффектов. Недорогое, не требует высококвалифицированных специалистов для его назначения и имеет до сих пор довольно хорошие доказательства своей эффективности.