Пункт третий

Через полчаса дежурный областного управления госбезопасности уже записывал странную и тревожную телефонограмму о заминированном участке четвертинской зоны.

5 сентября 1982 года

– Хорошо бы погреб с миноискателем пройти, – вздохнул капитан Васильев.

– Хорошо бы, – откликнулся Валентин Николаевич, – хорошо бы вообще в разведку перейти, там выдают.

Оторвавшись от чтения, он обвел глазами комнату. Упоминавшийся в романе поэт Старицкий сидел на печи, свесив ноги в байковых портянках, раскачивался и мурлыкал себе под нос какой-то унылый напев. Рылевский с Дверкиным чифирили, сидя на кровати, и из-за их спин доносился тоненький храп Фейгеля.

Валентин Николаевич устал от непрерывного трехчасового чтения. Несмотря на все затеи автора, повествование потеряло некоторую, что ли, первоначальную свежесть и теперь более утомляло, чем развлекало его. По части сюжета Александра Юрьевна явно переборщила; так называемый роман превращался в фарс.

Но дочитать его было необходимо: Полежаева не озаботилась даже изменением имен, а главное, ненавязчиво готовила своему герою Первушину участь Клеточникова[47].

Конечно, описание неизвестных автору раскладов внутри их ведомства было неубедительно и бледно, но в таком деле довольно и одного удачного штриха – полуугаданной сцены, случайной фразы: роман был, несомненно, опасен для него лично.

Рылевский поднялся с кровати, подошел к окну и стал кликать Александру Юрьевну.

– Чайку с дороги, гражданка Полежаева, – любезно предложил он, протягивая ей в форточку горячий стакан.

Видимо обжегшись, Полежаева разжала пальцы; чай выплеснулся ей под ноги, стакан покатился вниз по мягкой земляной тропке.

– Ладно, – сказал Рылевский, – сейчас еще замутим.

– Пусть войдет, – разрешил майор.

Появление залитой чаем Александры Юрьевны вызвало понятное оживление; печальная песнь поэта оборвалась, он соскочил с печи и расшаркался; Александру Юрьевну усадили в ногах у Фейгеля и велели ей дожидаться новой порции чая.

– Никогда тебе, Прохор, не стать настоящим писателем, – обратилась она к спящему Фейгелю, – ты невнимателен и нелюбопытен: шмон идет, а ты как чурбан валяешься.

Прохор присвистнул тоненько и отвернулся.

– Ну, рассказывайте, – потребовала Александра Юрьевна, – чем это вы тут таким занимались, что даже госбезопасность забеспокоилась.

– Да все из-за Дверкина, – пояснил еще один член их компании, молодой человек с лицом спившегося боксера, – Дверкин, падло, «голоса» все время слушает.

– Да, – подтвердил Игорь Львович, – обычное дело: интеллигентишки хреновы всегда русский народ смущают.

– Ну, народ, погоди, – вставила Александра Юрьевна. – Так что же случилось?

– А, ерунда, – сказал Рылевский. – Ну, рассказывай, Дверкин.

Александр Иванович покраснел и засмеялся смущенно.

– Сами рассказывайте, коли хотите, – отмахнулся он.

– Сидим мы вечером, чай пьем, – со вкусом начал Игорь Львович, – и вдруг стучат. Ну, открываем, у нас секретов нет, – Игорь Львович насмешливо взглянул на майора поверх разлохмаченной Сашкиной головы, – скрывать-то нам нечего, говорю. Вбегает Ванька, сосед наш, богоносец местный, – трезвый, бледный, и кричит: «Оборотень!.. оборотень у пруда!..» – и ну за руки меня хватать, чуть на колени не становится, – пойди, мол, разберись, а то и домой идти страшно, и, как дальше жить, – непонятно, если по округе оборотень настоящий ходит и никакая пуля его не берет. Ну, налили мы ему, конечно, выпей, говорим, отдохни, успокойся, тогда уж и пойдем оборотня твоего ловить.

– Чаю налили? – уточнила Александра Юрьевна.

– Не сердитесь, Александра Юрьевна, человек вообще слаб, – отвечал ей Старицкий, – а слушайте, что дальше было, часть, так сказать, вторая.

Налили мы Ваньке, и пока он после выпитого отдыхал, а мы размышляли, как нам этого оборотня ловить, потому что непонятно ведь, что с человеком делать, если он до оборотней допился, – вбегает также и Александр Иванович, тоже бледный, и тоже кричит: «Засада у брода!.. чекисты, стреляют, суки!..» И показывает нам – что ты думаешь, – свою походную сумку, в которой он приемник всегда таскал, и мы видим с некоторым, мягко говоря, изумлением, что сумка эта не разорвана, а именно что – прострелена, равно и приемник. Стало быть, у брода не только оборотень гуляет, но еще и большевик какой-то, человек с ружьем, да-с.

– Тут уж мы действительно к броду засобирались, – перебил поэта Рылевский. – Ваньку уложили, сами взяли винтовки новые, на них – флажки. – Игорь Львович снова поглядел на майора. – Прохора в подвал сгоняли за пулеметом, гранаты с чердака достали. – Рассказчик остановился, раскуривая папиросу и наслаждаясь произведенным впечатлением.

Вмешиваться в приватный разговор было глупо.

– Капитан, про чердак не забудьте, – громко попросил Первушин. – Говорят, туда недавно Фейгеля за гранатами посылали, так он наверняка половину рассыпал, посмотрите.