Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Перемены в русской версии церковного права применительно к кровосмесительству совпали с переменами в структуре семьи. На Руси двенадцатого — пятнадцатого веков протославян-ская «задруга» как система совместного проживания вышла из употребления, хотя землевладение продолжало оставаться общинным. Двор обычно являлся местожительством нуклеарной семьи, иногда дополняемой одним из престарелых родителей или молодой женой. Составы крестьянских семей, согласно завещаниям того времени, и данные археологических раскопок аристократических поселений и домов совокупно указывают на тот факт, что господствующей семейной структурой того времени была нуклеарная семья⁶. Нормы Устава князя Ярослава, трактующие кровосмесительство, подтверждают именно такую организацию семьи. Там предусматривался штраф за связь между родителями и детьми или супругами детей, между братьями и сестрами, а также между свояками и свояченицами. Более дальние родственники конкретно не указаны, но внесены в некую неопределенную категорию «браков внутри рода»⁷. Такого рода классификация говорит о запретности браков, если точно известно существование тех или иных родственных отношений между потенциальными супругами, однако конкретный характер этих отношений особой роли не играл.

К концу пятнадцатого века появляются более детализированные правила по поводу кровосмесительства. Были запрещены браки между родственниками ближе пятого колена. Если неведомо для себя в брачный союз вступали четвероюродные родственники, то такой брак с большой неохотой разрешали сохранить в силе⁸. Частично эти перемены объясняются притоком на Русь южнославянских священнослужителей, спасавшихся от турецкого вторжения на Балканы и принесших с собою церковные законоположения и воззрения своей земли. И все же сам по себе факт наличия альтернативного свода правил по кровосмесительству еще не объясняет, отчего он был введен в действие. Появление на Руси к концу пятнадцатого века расширенного понимания семьи заставило детально конкретизировать нормы, связанные с кровосмесительством. Земельные кадастры, особенно новгородские, показывают, что крестьяне переходили к совокупному проживанию всех поколений в пределах единого двора, создавая нечто подобное южнославянской «задруге». А система местничества, при которой социальный ранг элиты общества зависел от числа поколений по рождению и отдельно по службе, заставляла тщательно учитывать все степени родства, особенно по мужской линии.

«Степени» родства соответствовали числу так называемых «рождений» между потенциальными женихом и невестой. Между отцом и дочерью (или матерью и сыном) существовало одно «рождение», то есть «рождение» ребенка; поэтому они были родственниками «первой степени». Между дедом и внучкой были два «рождения», а именно внучки и ее родителя. Между братом и сестрой тоже были два «рождения», что делало их родственниками второй степени. Дети двоих братьев (двоюродные родственники, по нашему счету) являлись родственниками «четвертой степени», внуки двух братьев (троюродные родственники) приходились друг другу родственниками «шестой степени», а правнуки (четвероюродные родственники) — «восьмой степени». Дядя и племянница роднились в третьей степени, поскольку их отделяли друг от друга три «рождения», а именно: дяди, племянницы и родителя племянницы, то есть отпрыска дяди⁹. По мнению большинства церковных авторов, брак исключался вплоть до восьмой степени родства¹⁰, хотя кое-кто полагал допустимым брак между родственниками седьмой степени, заключенный по неведению, но при этом и полагалась епитимья¹¹. Родство по мужской и женской линиям трактовалось одинаково.

Система была достаточно точной, исходя из нужд клира, но не соответствовала общепринятой терминологии родства: По этой причине многие требники предлагали в качестве замены более понятные бытовые наименования, особенно в разделах, где трактовались вопросы покаяния по поводу кровосмесительства. Чтобы просветить священника, обязанного осуществлять практическое применение предписанных правил, в богослужебные книги часто вводилось объяснение степеней родства через обычные понятия от первого лица. В книгах семнадцатого века иногда встречаются схемы родства. Столь назойливое внимание к данному вопросу позволяет предположить, что у славян кровосмесительство считалось вещью весьма серьезной, но конкретизация данного вопроса церковным правом воспринималась как нечто туманное.