Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

XVI — XVII векам, тогда же сложилась былина о дружбе Ильи с кабацкими завсегдатаями — «голями кабацкими», завершившая демократическую эволюцию этого образа. Самоотверженный защитник Святой Руси превращается в этой былине в буяна, который ссорится с князем Владимиром, сбивает стрелами купола киевских церквей и пропивает их с кабацкими друзьями (Астахова 1958: 230 — 251). Столь вызывающее поведение богатыря напоминает отчасти ссоры Гильома с придворными и монахами; в определенном смысле такую социальную трансформацию образа Ильи можно сопоставить с эволюцией Гильома от почетного «Горбатого носа» к комическому «Короткому носу».

На поздних этапах существования и русских и французских эпических преданий эта линия развития увенчалась появлением уже последовательно демократических персонажей, которые изначально чужды высокой традиции. Французского Ренуара напоминают в этом смысле герои новгородских былин — Василий Буслаевич и Хотен, а также богатыри Василий Пьяница и Аксенко (Марков 1901: 409 — 414; 463 — 464). Преемственность в судьбе Ренуара и Гильома Оранжского показана уже тем, что Ренуар появляется в поздней версии «Песни о Гильоме». В одно-сюжегных русских былинах такая демонстрация преемственности была невозможной, но она обозначилась другим способом. Так, былина об Аксенко наследует своим сюжетом былине об Илье и разбойниках, Аксенко напоминает Илью также дружбой с кабацкими завсегдатаями. Постоянным посетителем кабака является и Василий Пьяница, былина о нем повторяет известные героические темы из других былин об Илье Муромце. Впрочем, последнее обозначает уже не столько преемственность развития, сколько противопоставление высокой традиции, содержание которой пародируется в былине о Василии Пьянице (Путилов 1993: 102 - 103).

Этой же тенденцией можно объяснить и появление новгородской былины о Василии Буслаевиче, которая напоминает предания о Добрыне. Совпадают прежде всего имена матерей этих героев — Мамельфа или Амельфа Тимофеевна, буквально схожи эпизоды расправы с помощью тележной оси и рассказ об обидах, причиняемых в молодости сверстникам (былины «Василий Казимирович» и «Молодость Добрыни»). На фоне этих совпадений пьяная удаль Василия Буслаевича, который убивает своего крестного отца и готов перебить всех сограждан, представляется откровенным вызовом «вежеству» Добрыни³.

Вместе с Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем третьим особо популярным героем русского эпоса является Алеша Попович. С этим образом связана своя линия развития. Если в сохраненных летописью древних героических преданиях Алеша изображен как неистовый воин, готовый в берсеркерском ослеплении напасть даже на своего князя (Смирнов, Смолицкий 1974: 336 — 337), то в былинах он превратился в расчетливого хитреца, обладающего не только храбростью, но и особой ловкостью, находчивостью. Подобно многим другим хитрецам в сказаниях разных народов (тип Ворона, Одина; особо близким Алеше кажется финский Лемминкяйнен), Алешу Поповича отличает склонность к шуткам и внимание к женщинам, в былинах его называют часто «бабьим пересмешником». Тема женолюбия Алеши реализовалась в рассказе о его неудачной попытке жениться на жене Добрыни, а также в былине «Алеша Попович и братья Бродовичи», в которой этот герой предстает соблазнителем девушки. В основе былины тот же сюжет, что и в истории о Хотене Блудовиче, — ссора молодого человека с братьями его возлюбленной.