Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Впрочем, другие современники снисходительно относились к любострастию императрицы, считая его не пороком, а отдыхом и развлечением после утомительных забот по управлению страной. «Сила ее рассудка являлась в том, что несвойственно называть слабостью сердца. Между тем, которые во время ее отдохновения или для разделения ее трудов удостаивались ее самой близкой доверенности и по чувствительности ее сердца жили в ее дворце, ни один не имел ни власти, ни кредита. Но когда кто-либо приучен к делам государственным самой императрицей и испытан в тех предметах, для которых угодно ей было предназначать, таковый был уже ей полезен; тогда выбор сей, делающий честь обеим сторонам, давал право говорить правду, и его слушали» (Грибовский А. М. Записки об императрице Екатерине Великой. М., 1864).

Упрекать статс-секретаря императрицы Грибовского в снисходительности к пороку нет резона — все зависит от его моральных устоев. Что же касается его заявления, что фавориты не имели «ни власти, ни кредита», то оно явно не соответствует действительности.

Чтобы составить представление о нравственных устоях, царивших в дворянском обществе второй половины столетия, надобно выйти из дворцовых покоев и взглянуть на семейную жизнь благородного сословия.

Анна Иоанновна за 10 лет царствования довольствовалась одним фаворитом, Елизавета Петровна за 20 лет — двумя, Екатерина II за 34 года — более чем двумя десятками. Следовательно, чем ближе к концу столетия, тем распущеннее становился двор. Но, пользуясь терминологией М. М. Щербатова, «повреждению нравов» подверглась и провинция, непосредственно не испытывавшая тлетворного влияния двора. Таков был век «осьмнадцатый». Муж или жена, соблюдавшие супружескую верность, подвергались если не осуждению, то насмешкам. Су-прут считался добродетельным главой семьи, если имел метрессу, а супруга нисколько не вредила своей репутации, если располагала одним или несколькими «болванчиками».

Лишь немногие из современников осуждали легкомысленное поведение и распущенность, большинство же бесстрастно сообщало в своих мемуарах факты супружеской неверности, не давая им оценки.

Г. Р. Державин о себе писал, «что имел любовную связь с одною хороших нравов и благородного поведения дамою, и как был очень к ней привязан, а она не отпускала меня отклоняться в дурное знакомство, то и исправил он мало-помалу свое поведение».

М. Гарновский сообщил любопытную деталь из частной жизни генерал-майора В. И. Левашова, командовавшего войсками, осаждавшими во время русско-шведской войны 1788 — 1790 годов Фридрихсгам. Генерал отправил письмо: «Я имею от многих дам детей, коих число по последней ревизии шесть душ; но как по теперешним обстоятельствам я легко могу лишиться жизни, то прошу, чтобы по смерти моей означенные дети, которым я, может быть, и не отец, были наследники мои» (Русская старина. 1876. No 5).

Блюститель нравственности М. М. Щербатов писал, что П. И. Шувалов содержал несколько метресс, расходовал на них немалые деньги, а «дабы и тело его могло согласоваться с такою роскошью, принимал ежедневно лекарства, которые и смерть ему приключили».

Принято было хвастать своими победами над слабым полом. Провинциальные дворяне, подражая столичным, стремились не отставать от них, причем здесь распущенность приобретала самые грубые формы. Мемуарист Г. И. Добрынин рассказывал, что один севский помещик завел у себя гарем, в котором роль султанши выполняла дочь местного священника. За попытку отца вызволить свою дочь он «заплатил своею жизнию, ибо неизвестно куда девался».

По свидетельству А. Т. Болотова, школьный учитель Бого-родицка совращал «лучших девок при помощи каких-то напитков, заманивая их к себе, паивал к распутству». Тот же Болотов сообщает о влиянии на калужского наместника М. Н. Кречетни-кова его любовницы. Она властно вмешивалась в служебные дела и запускала руку в казенные деньги.

Конечно же не все дамы были подвержены распутству. Супруга графа П. А. Румянцева блюла супружескую верность, но знала, что фельдмаршал имел метрессу. По случаю какого-то праздника она послала подарки супругу, камердинерам и нескольг ко кусков материи на платье метрессе. Граф таким вниманием был растроган до слез, но сокрушался: «Если бы знал ее любовника, послал бы ему подарки» (Русская старина, 1872. Т. V).

Едва ли не самое тягостное впечатление о пороках семейной жизни оставляют воспоминания Анны Евдокимовны Лабзиной.

Осиротевшая Анна воспитывалась в духе рабского и беспрекословного подчинения супругу. В 13 лет она была выдана замуж за обладателя университетского диплома, 28-летнего горного инженера А. М. Карамышева.

Девочка покорно переносила издевательства супруга, будучи не в силах протестовать против его омерзительного поведения. Она, например, спокойно отнеслась к тому, что брачную ночь Карамышев провел не с нею, а со своей племянницей, с которой продолжал сожительствовать и после женитьбы. Иногда они спали все вместе, втроем.