Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Надо ли говорить о том, что в советское время даже простое упоминание об эротических фольклорных памятниках строго осуждалось и преследовалось. Вот типичный пример такого пуританизма. В статье «Источниковедение» для Советской исторической энциклопедии я привел образец преднамеренного сокрытия места создания и публикации исторического источника ссылкой на нелегальное издание брошюры В. И. Ленина о штрафах (под видом легального издания с вымышленными выходными данными) и упомянул также, что А. Н. Афанасьев издал в Женеве известный сборник эротических сказок («Русские заветные сказки») с такими выходными данными: «Валаам. Типарским художеством монашествующей братии. Год мракобесия». Отклик последовал незамедлительно. В журнале «Вопросы истории» за 1967 г. в No 1 помещена заметка А. И. Гуковского «Не о всяких сказках вести сказ». В ней «Русские заветные сказки» А. Н. Афанасьева названы «порнографической книжкой», переиздавать которую нельзя, «потому что такого неприличия бумага не терпит». «Народный характер этого сборника “заветных сказок” по меньшей мере сомнителен», утверждал автор. Мои возражения А. И. Гуковскому опубликованы не были. Прошли годы, изменилась обстановка, ушел в прошлое запрет на публикацию «неугодных» для правящей идеологии эротических произведений, и в наши дни сборник А. Н. Афанасьева «Русские заветные сказки» уже опубликован в России — и неоднократно.

Осуждение (и даже отрицание!) секса в русском быту имеет давние традиции. Оно восходит к православной концепции восхваления девственности и идеала безбрачия. Всё православие в этом отношении построено на противопоставлении «добра» (под ним понималось умерщвление плоти, «богоугодный аскетизм», подавление в человеке чувственных соблазнов и проч.) и «зла» (под которым понимался секс, традиционно воплощавшийся в облике жены-соблазнительницы). Православная Церковь, стремясь охарактеризовать женщину как узилище зла и воплощение секса, дошла до того, что даже библейского Змия-искусителя изображала подчас в виде женщины-змеи с распущенными волосами, большими обнаженными грудями и змеиным хвостом вместо ног... И в нравоучительных произведениях «злая жена» всегда представала прелюбодейницей и блудницей. Главным для нее в браке была физическая близость, и ради соблазна мужчины она была готова на все, в том числе и на противоестественные (с точки зрения Православной Церкви) чувственные ухищрения⁷.

В то же время православие рассматривало любовь только как неземное возвышенное чувство преклонения перед Богом. Показательно, что и в древнерусском языке само слово «любовь» («любы») означало не чувственную страсть, а привязанность, благосклонность, мир, согласие и проч. Надо сказать, что и в русском фольклоре мы находим такую же параллель: в народном языке синонимом глагола «любить» был глагол «жалеть».

С внедрением в народное сознание церковных представлений о целомудрии предосудительными стали считаться любые обнажения. В церковной живописи изображение обнаженного женского тела разрешалось только в сценах адских мук для грешниц. В народном быту издавна господствовало требование к замужней женщине ходить на людях всегда с покрытой головой. Интимная супружеская жизнь постепенно стала строго регламентироваться Церковью: запрещалось «творить плотногодие» по средам, пятницам, субботам и воскресеньям, а также во время многочисленных постов. Стали требовать завешивать иконы в комнате, где совершалось «греховное дело» и даже снимать нательные кресты... Таковы были строгие церковные идеалы.

А в жизни? Существовал ли секс на Руси?⁸ О том, что он был, свидетельствуют прежде всего епитимийники. Это — сборники, предназначенные для священников, с перечнем «богоугодных дел» (молитва, поклоны, пост, покаяние и даже отлучение от Церкви), налагавшихся священником на согрешивших в вопросах нравственности прихожан. В этих сборниках содержатся вопросы к кающимся и исповедующимся, а также описываются заслуживающие осуждений и покаяния прегрешения и проступки сексуального характера, бытовавшие в то время, — «похоть богомерзкая» — так именовали их священники. В епитимийниках мы находим и сведения о существовавших в то время коиталь-ных позициях женщин, осуждавшихся Церковью («скотско», «мужеско», «созади», «на коне» и проч.).

Несмотря на богатство находящейся в епитимийниках информации по данному вопросу, полностью доверяться их показаниям нельзя. Строго говоря, епитимийники, как и другие церковнослужебные и поучительные книги, описывающие сексуальные пороки (требники, служебники, учительные сборники и т. д.), могут свидетельствовать не об обычности и обыденности подобных явлений, а скорее об их исключительности, в силу чего они (эти явления) и требовали специального осуждения и запрещения. Гораздо более убедительным было бы свидетельство фольклорных памятников, исходивших из среды самого трудового народа. Поэтому и обратимся к ним.