Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Разумеется, ограничения самоотдачи игровому веселью касались только «официального» поведения, мы не найдем их в крестьянской среде. Тем не менее чванство и повышенная забота о сохранении своего «лица» были весьма характерны для всех социальных страт русского общества.

Судя по имеющимся данным, быт и нравы русского крестьянства, включая сексуальное поведение и ценности, оставались относительно стабильными в течение нескольких столетий⁵⁴.

Для Европейской России было типично раннее и почти всеобщее вступление в брак. По свидетельству Н. И. Костомарова, в XVI — ХУЛ веках «русские женились очень рано. Бывало, что жених имел от 12 до 13 лет... Редко случалось, чтобы русский долго оставался неженатым...»⁵⁵ Правда, против слишком ранних браков возражали и Церковь и государство. В 1410 году митрополит Фотий в послании новгородскому архиепископу строго запрещал венчать «девичок меныии двунадцати лет»⁵⁶. Петр I запретил в 1714 году дворянам жениться моложе 20 и выходить замуж до 17 лет. По указу Екатерины II (1775) всем сословиям запрещалось венчать мужчин моложе 15, а женщин — моложе 13 лет; за нарушение этого указа брак расторгался, а священник лишался сана. В дальнейшем нижняя граница брачного возраста еще более повысилась. В середине XIX века разрешалось венчать невест лишь по достижении 16, а женихов — 18 лет⁵⁷.

Но и откладывать брак не рекомендовалось. В 1607 году царь Василий Шуйский предписывал всем, кто «держат рабу до 18 лет девку, а вдову после мужа более дву[х] лет, а парня хо-лостаго за 20 лет, а не женят и воли им не дают... тем дати от-пускныя...»⁵⁸.

Память о ранних браках была еще повсеместно жива в конце XIX — начале XX века. Во многих районах они и реально существовали в скрытой форме. Отцы сосватывали своих де-тей-подростков в 12 — 15 лет, в 14 — 16 объявляли их женихом и невестой, а в 16 — 17 — венчали. В южнорусских и западнорусских районах иногда устраивали действительную свадьбу 12 —

14-летних подростков со всеми обрядами, кроме брачной ночи. Но до наступления совершеннолетия «молодые» жили порознь в домах своих родителей⁵⁹.

В Елатомском уезде Тамбовской губернии женили подростков, когда девочка еще играла в куклы, а ее мужа наказывали розгами. Постепенно их приучали видеть друг друга и играть, но на ночь разводили по домам или по разным комнатам, а в 15 лет сводили для брачной жизни. Подобные браки были известны и на Севере: бабушки середины XIX века вспоминали, как на другой день после свадьбы они бегали домой за куклами. Особая склонность к ранним бракам существовала в старообрядческой среде. По данным выборочных медицинских обследований, в 1880-х годах в одном из уездов Ярославской губернии 4% крестьянских женщин выходили замуж до начала менструаций, в Тульской губернии таковых было свыше 20%.

В том, чтобы не откладывать брак, были заинтересованы и семья, и община, и сами молодые люди. До брака крестьянский парень, сколько бы ему ни было лет, никем в деревне всерьез не принимался. Он не считался «мужиком», а именовался «малым», который находился в полном подчинении у старших. «Малый» не имел права голоса ни в семье («не думал семейную думу»), ни на крестьянском сходе — главном органе крестьянского самоуправления. Полноправным «мужиком» «большой малый» становился только после женитьбы⁶⁰.

Холостяков в деревне не любили и не уважали. «Холостой что бешеный», «Холостой — полчеловека», — говорили крестьяне. Еще хуже было положение незамужней старой девы.

Возрастные нормы и представления о совершеннолетии варьг ировались в разных губерниях, но были весьма устойчивыми. Брачный возраст постепенно повышался, но вступление в брак было практически всеобщим. По данным переписи населения 1897 года, к возрасту 40 — 49 лет в сельском населении Европейской России было всего лишь около 3% мужчин и 4% женщин, которые никогда не состояли в браке⁶¹.

Браки, заключавшиеся по экономическим и социальным мотивам, естественно, не были основаны на любви. Это не значит, что индивидуальная любовь была невозможна и полностью отсут-сгвовала. Чудом сохранившаяся новгородская берестяная грамота второй половины XIV — XV века донесла до нас выразительный и страстный любовный заговор. «[Како ся разгоре сердце мое, и тело мое, и душа моя до тебе и до тела до твоего, и до виду до тво]его, тако ся разгори сердце твое, и тело твое, и душа твоя до мене, и до тела до моего, и до виду до моего...»⁶² Однако ни Церковь, ни общество, ни община не считали любовь ни необходимым, ни достаточным условием для брака. Индивидуальная привязанность была возможной, желательной, но несущественной. Здесь действовал принцип: «Стерпится — слюбится».