Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Как показывают примеры, в большинстве случаев самые разные авторы, ставящие в своих работах самые разные цели, обращают внимание на эротическую сторону русского мата. Подтверждает это и работа Е. Миненок (1995), посвященная русским эротическим песням. Примечательно, однако, что Е. Миненок указывает на три пласта эротического фольклора — архаический, переходный и поздний. Причем поздняя эротическая песня не «rtpo-живает» сексуальную ситуацию, а занимается ее «описанием»⁶. В этой группе песен, по наблюдению автора, практически отсутствует обсценная лексика: «начинается процесс “осмысления” сексуального поведения и, соответственно, высказывается по его поводу определенная морально-этическая оценка»⁷.

Из сказанного следует, что обсценная лексика более всего связывается с мотивом коитуса и его табуированности. В рассмотренных работах значение обсценных выражений выводится из табуированности сексуального, из мифологического сознания, неразрывного существования сакрального и профанного, что также связано с генитальной семантикой. Хотя подход авторов различается по направлению поиска (синхронный и диахрон-ный анализ), специфике материала и «педалированию» отдельных аспектов значения обсценной лексики, все исследователи в той или иной степени видят причину запретности обсценного словаря в его соотнесенности с человеческими гениталиями, а также в табуированности словесного описания (вербализации) эротических переживаний. Таким образом, речь идет о запретности называния коитуса.

Представляется, однако, что существует ряд высказываний, включающих обсценную лексику, где на первый план выдвигается иная тема — доминирование, господство. Говорящий вербально приписывает себе право быть хозяином положения и подчеркивает свой более высокий статус. Это касается главным образом двух типов ситуаций. В первом случае обсценные глаголы употребляются неперформативно, то есть не в первом лице единственного числа. Приведем ряд примеров:

1) Разговор у ларька:

— А ты чего из «челноков» ушла?

— Ебут очень.

2) Общеизвестно выражение начальство ебет, означающее, что начальство полностью реализует свою властную функцию и более высокий статус, а также право доминировать — заставлять подчиненных совершать какие-либо действия.

3) Наиболее показателен широко известный в армии анекдот:

Идут два генерала, а перед ними — очень красивая девушка.

Генерал 1. Давай ее выебем!

Генерал 2. Давай, только за что?

В данном случае комический эффект достигается именно за счет того, что обеденный глагол, который начальники привыкли употреблять в значении наказать, воспользовавшись своим правом старшего и более высоким статусом (то есть в значении, не имеющем непосредственной связи с эротикой), переносится в сферу сексуального. Оказывается, что выебать можно лишь того, кто совершил нечто предосудительное, не выполнил приказ и т. п.

Сопоставим приведенные примеры с выводами Я. Дембовс-кого, занимавшегося изучением психологии обезьян: «Вожак укрощает строптивого “холостяка” или непослушную самку, принимая такую же позу, какую он принимает во время спаривания. Если поза укрощения является знаком властвования, то поза подставления самки служит знаком покорности»⁸. У Н. Тиха находим: «Подставление, как и покрывание, — наиболее употребительный способ общения между подчиненными и господствующими членами стада многих видов обезьян... Позу подставления принимают не только самки, но и самцы...»⁹ По мнению Ю. А. Бородая, способ «устрашения» и «выражения покорности» у обезьян заслуживает особого рассмотрения: «Его суть состоит в том, что специфически сексуальная реакция становится здесь универсальным способом регуляции внутригрупповых отношений, символом “господства — подчинения”, то есть символическим замещением реакции, не имеющей прямого отношения к половому акту»¹⁰.

С описанными ситуациями согласуется также факт, зафиксированный в ряде работ по феминизму¹¹ (JanssenJurreit, 1975), где упоминается возникновение у американских летчиков эрекции при бомбежке вьетнамских населенных пунктов.

В свете изложенного, а также в результате наблюдений за повседневным употреблением обсценной лексики в соответствующих социальных группах мы приходим к выводу, что основным значением обсценной лексики в ряде случаев ее употребления является «доминирование, господство». Мы считаем, что эти ситуации не могут быть адекватно описаны лишь с опорой на внутреннюю форму, как это предлагает В. Буй. Не подходит и ситуация совмещения сакрального с профанным по Жель-вису, так как в подобных ситуациях обеденная и сакральная лексика не взаимозаменяемы; отсутствуют двойственность, ситуация выбора, амбивалентность. И хотя во внутренней форме указанных ругательств присутствует оппозиция телесного «верха» и «низа», она также не является главной при рассмотрении значения указанных случаев употребления обсценной лексики.