Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 2

Однако ж, несмотря на все благоприятные условия, созданные женскими царствованиями XVIII в., значение русской женщины далеко не поднялось до той высоты, какой достигли в это время европейские женщины, например француженки. Причину этого мы видим единственно в неразвитости и невежестве русской женщины. Кроме Екатерины и Дашковой, хорошо образованных женщин в XVIII в. почти вовсе не было, как не было вовсе и средств к солидному женскому образованию. Большинство женщин относилось даже враждебно ко всякому образованию, подобно г-же Чудихиной (в екатерининской комедии «О, время!»), которая говорит: «На что девок учить грамоте? Им ни к чему грамота не надобна: меньше девка знает — так меньше врет». Невежество женщин было так велико, что Екатерина I не умела ни читать, ни писать; Анна Иоановна была суеверна и несведуща никак не менее какой-нибудь боярыни XVI в., Елизавета была также до крайности суеверна, она не знала даже, что Англия — остров. Она была убеждена, что муж имеет полное право бить свою жену, и, когда Сафонов, муж ее двоюродной сестры, прибил свою жену, она наказала его трехдневным арестом лишь на том основании, что никто не имеет права бить двоюродную сестру императрицы. Вплоть до Екатерины II женщины высших сфер не имели никакого понятия об умственных интересах, и жизнь их была исполнена грубой патриархальности. Двор вдовствующей царицы Прасковьи был буквально приютом для всевозможных юродивых, шутов и уродов¹¹⁹⁵. Анна, сохранявшая в домашней жизни даже старинный русский костюм, жила как истая боярыня XVI в. По целым часам просиживала она в кресле, слушая болтовню шутов и забавляясь их кривлянием. Когда это надоедало, она призывала фрейлин и говорила им: «Ну, девки, пойте!» Фрейлины становились в кружок и пели до тех пор, пока Анна не начинала зевать. Тогда входили гвардейские солдаты с женами и плясали русскую. Кн. Е. Р. Дашкова рассказывает, что однажды Анна заставила плясать ее мать и другую аристократическую девушку, и когда они оробели, то Анна наэлектризовала их пощечинами... По свидетельству Г. Р. Державина, каждый раз, когда Анна слушала обедню в придворной церкви, шуты ее садились в лукошки в той комнате, чрез которую ей нужно было проходить во внутренние покои, и кудахтали, подражая наседкам. Иногда государыня заставляла их становиться гуськом, лицом к стене, и поочередно толкать друг друга изо всей силы; шуты входили в азарт, дрались, таскали друг друга за волосы, царапались до крови, а двор помирал со смеху¹¹⁹⁶. Екатерина П говорит, что при Елизавете она «была окружена богомольцами и ханжами» и что тогда «нужно было быть или тем или другим, чтобы быть в известной степени на виду»¹¹⁹⁷. Жизнь Елизаветы была немногим лучше Анниной. Больше всего любила она слушать россказни старух и торговок, которых нарочно для нее собирали с площадей. Под рассказы и сказки их кто-нибудь чесал Елизавете пятки, и она засыпала¹¹⁹⁸. Для потехи Елизаветы однажды были выписаны шесть молодых камчадалок из Камчатки, за 13 ООО верст. Сопровождавший их штатс-фурьер Шахтуров вез их так долго, что все они не только забеременели от него, но даже успели родить еще в Сибири. Тогда иркутская провинциальная канцелярия распорядилась командировать «в помощь» Шахтурову одного офицера... Эта старомодная патриархальность жизни и понятий простиралась до того, что Екатерина I принимала приношения от лиц, просивших ее ходатайствовать о чем-нибудь перед царем, и приобретенные таким образом суммы отсылала в банки амстердамский и гамбургский¹¹⁹⁹. Образованнейшие женщины высшей сферы были так малограмотны, что не могли написать строчки, не сделав десяти орфографических ошибок и, по крайней мере, ни одной синтаксический нелепости. О массе женщин высшего и среднего круга и говорить нечего. Даже в начале настоящего столетия, как говорит в своих мемуарах М. А. Дмитриев, в провинции барышни и девицы были почти все безграмотные. «В двенадцати верстах от нас, в деревне Ивановке, было много дворян и дворянок, и во всей деревне был только один грамотник — дворовый человек одной из барынь, Федька, который писал за всех письма к мужьям и родственникам, когда они были в отлучке. Собственно о воспитании едва ли было какое понятие, потому что и слово это принимали в другом смысле. Одна из этих барынь говаривала: «Могу сказать, что мы у нашего батюшки хорошо воспитаны — одного между невпроедь¹²⁰⁰ было!..» Как высшее, так и низшее дворянство, погрязшее в свои крепостные интересы, относилось к образованию с таким презрением, какое редко встречается даже у дикарей. Мнение Простаковой в «Недоросле» Д. И. Фонвизина, что ее Митрофанушке нет надобности знать географию, потому-де что дело кучера везти его, куда он прикажет, — было общераспространенным мнением тогдашнего дворянства. Оно взваливало не только физический, но и нравственный труд на другие сословия, считая невежество одной из привилегий своего столбового происхождения. Такие условия жизни естественно вели к тому, что создавали из женщин Простаковых, Чудихиных, Коробочек, Пульхерий Ива-новн — а это были еще существа наименее вредные. Невежественная, неразвитая женщина в роли помещицы, игуменьи, губернаторши, «помпадурши»¹²⁰¹, не уступая мужчине в энергии и предприимчивости, не уступала ему и в безнравственности; она била, грабила, брала взятки, превращалась в чудовищную тиранку, вроде знаменитой Салтычихи, которая засекла до смерти 139 человек, преимущественно женщин и девочек, за нечистое, по ее мнению, мытье белья и полов и, говорят, употребляла на жаркое вместо сладкого мяса женские груди. Немало было помещиц, которые были такою же грозою для своих семейств, крестьян и соседей, как и Куролесовы. Такова была, например, кн. Голицына, о которой рассказывает Ф. Ф. Вигель: «В ее власти находились чада и домочадцы, слуги и крестьяне. Горе тому, кто, возбудив ее гнев, не спешил покорностью смягчить его!» Один раз свою приятельницу-помещицу у себя в гостиной она при всех оттаскала за волосы. В другой раз за неисправность дороги она среди поля велела при себе разложить сопровождавшего ее заседателя и высечь плетьми, и т. д. Ее самодурческий деспотизм не дозволял ей жить в столице, и она предпочитала деревню, где могла безобразничать совершенно свободно. Для многих женщин телесное наказание людей было одним из главных развлечений среди заедавшей их скуки. Однажды, например, к статс-даме Дарье Голицыной приезжает на дачу гостья. «Ах, как я тебе рада, — закричала княгиня, — а то смерть было скучно, и со скуки я хотела было уже велеть пересечь своих арапов!» М. В. Данилов в своих мемуарах рассказывает о родственнице, у которой он жил, что эта «вдова охотница великая была кушать у себя за столом щи с бараниной; только я признаюсь, сколько времени у нее ни жил, не помню того, чтоб прошел хотя один день без драки; как скоро она примется свои щи любимые кушать, то кухарку, которая готовила те щи, притаща люди в ту горницу, где мы обедаем, положат на пол и станут сечь батожьём немилосердно, и потуда секут и кухарка кричит, пока не перестанет вдова щи кушать; это так уж введено было во всегдашнее обыкновение, — видно, для хорошего аппетита»¹²⁰². И не одни захолустные помещицы предавались таким забавам. При Анне, которая, между прочим, велела повесить перед своими окнами повара за то, что он подал к блинам прогорклое масло, «для забавы, под образом шуток и балагурства, так и мерзкие дела затевались, о которых до того времени в свете мало слыхано, — нечеловеческие поругания не только над бедными и умалишенными, но и над другими людьми, частые между оными заведенные до крови драки, бесстыдные мужеска и женска пола обнажения и мучительства» и т. д. Деспотизм и самодурство невежественных барынь нередко обрушивались даже на их собственных детей, которых они иногда угнетали с нечеловеческою злобою. Так, например, в десятых годах настоящего столетия киевская помещица Разлачева, возненавидев свою дочь за то, что та открыла перед отцом неприличное ее обращение с одним мужчиною, продала ее как свою крепостную девку. В 1851 г. судившаяся прежде за жестокое обращение с крестьянами вдова гвардии капитана Леонтьева была привлечена к ответственности за бесчеловечные истязания своего девяггилетнего сына Федора, которого она постоянно била, секла, держала связанного по рукам и по ногам в холодном чулане, морила голодом, кормила его только хлебными корками, намоченными в помоях, рвала ногтями его membrum [me mb rum [лат.) — член тела; здесь: половой член] и прикладывала к нему горчицу, что производило невыносимую боль, и т. д. Причина этого зверства в деле не выяснена, но из него можно видеть, что, намереваясь выйти вторично замуж, звероподобная капитанша хотела извести всю «леонтьевщину», т. е. своих детей от первого брака, которых она всех тиранила¹²⁰³. Любовные интриги, сплетни и ссоры наполняли собою жизнь невежественных барынь. Они модничали и безумно роскошничали на деньги, выжатые с крепостных крестьян или приобретенные достойными их мужьями посредством казнокрадства и взяток. Вплоть до отмены крепостного права все иностранцы изумлялись нашей азиатской роскоши и глупому мотовству.