Но, выражаясь таким образом, мы далеки от того бессмысленного презрения к этой самке, с каким относится к ней масса общества. Мы видим в ней только продукт известных социальных условий, низводящих человеческую личность на степень животного, убивающих в ней всякую разумную жизнь и делающих ее орудием чужих страстей и чужих интересов. Да и сама судьба камелий не может возбуждать в нас никаких других чувств, кроме глубокого сожаления. Окруженная в продолжение нескольких лет удобствами и разнообразными затеями роскоши, по мере увядания своих прелестей, которые в разгульной жизни изнашиваются очень скоро, камелия постепенно теряет свою ценность, спускается все ниже и ниже по лестнице проституции до тех пор, пока в качестве совершенно забракованного товара не попадет в тот проституционный омут, в котором кишат полунагие, голодные, сгнившие в вене-ре женщины, продающиеся за 3 копейки, да и то только при особенно счастливом случае. <...>
Вслед за камелиями выступают проститутки аристократических публичных домов — красавицы из Риги и Гамбурга, из Вологды и Мадрида, женщины самых разнообразных национальностей. Покупать разврат в этих домах очень дорого, так как женское тело здесь первого сорта, и наслаждения пороком совершаются при самой роскошной обстановке. В Петербурге, например, один из известных домов терпимости за одну только квартиру платит в год 6000 рублей. Устройство «зеркальной спальни» в этом доме стоило содержательнице около 7000 рублей. Проститутки, живущие в такой роскошной обстановке, отлично одеты, хорошо питаются, пользуются разнообразными удовольствиями — театрами, концертами, катаньем и т. д. Но такая жизнь продолжается недолго; отцветающие красавицы переходят из лучших домов в более и более худшие и наконец погибают в том море нищеты, пороков и преступлений, которое ревет под ногами сытого, цивилизованного общества. Женщина, зарабатывающая развратом до 1000 руб. в месяц и более, сплошь и рядом кончает тем, что, убиваемая голодом и другими страданиями, сопряженными с нищетой, медленно погибает, как паршивая, брошенная хозяином собака.
Аристократические проститутки так же немногочисленны, как и их барственные потребители. Масса же публичных женщин, существующая для средних и низших классов, состоит из бедных, изможденных, несчастных созданий, торгующих своим телом не ради роскоши, а из-за того только, чтобы приобресть кусок хлеба и стакан водки для залития своего пожизненного горя. Таковы, например, кабачницы столичных городов, которые не имеют никаких приютов, шатаются из кабака в кабак, из харчевни в харчевню, развратничают и в этих грязных притонах, и под открытым небом, а ночь проводят где случится — в чулане, под лестницей, в ретираде1294
, в канаве. Нищета их нередко доходит до положительной наготы, не прикрываемой ничем, кроме грязи2. Наиболее зажиточными из них являются гнилушницы, которые на свои скудные средства ведут торговлю гнилыми плодами и тем пополняют свой нищенский проституционный заработок. К этому разряду проституток принадлежат целые массы нищих, бесприютных женщин, солдаток, крестьянок, ищущих в городах работы и не находящих ее, и т. д. Почти совершенно развалившаяся старуха, баба, пораженная с головы до пяток сифилисом, калека, безобразнейшая идиотка — все находят потребителей в той среде нашего пролетариата, в которой и для которой живут этого разряда проститутки. Мы знаем одну идиотку, просящую милостыню по окрестностям города Шенкурска. Не только пьяные, но даже трезвые мужики постоянно соблазняются ею, и она чуть не каждый год родит ребят, которые куда-то исчезают вскоре после рождения. В больших городах масса этих женщин не имеет квартир и ночует где придется, проводя остальное время или под открытым небом, или в разных притонах, которые служат центрами гуляк, развратников, мошенников, бродяг. Некоторые из этих притонов достигают поистине грандиозных размеров и несколько напоминают собою «Двор Чудес» в средневековом Париже. <...>