Пушкин ad marginem

53. Петр Иванович (прим. – «Петр Иванович Выжигин», роман Ф. Булгарина. – Т. П.) приплыл и в Москву, где кажется приняли его довольно сухо. Что за дьявольщина? Неужели мы вразумили публику? Или сама догадалась, голубушка? А кажется – Булгарин так для нее создан, а они для него, чтоб им вместе жить, вместе и умирать (Плетневу от 11 апреля 1831 г.).

54. NB, избегайте ученых терминов; и старайтесь их переводить; это будет и приятно неучам и полезно нашему младенчествующему языку (И. В. Киреевскому от 4 февраля 1832 г.).

55. Подвергаясь один особой, от Вас зависящей цензуре – я, вопреки права, данного государем, изо всех писателей буду подвержен самой стеснительной цензуре, ибо весьма простым образом – сия цензура будет смотреть на меня с предубеждением и находить везде тайные применения, аllusions и затруднительности – а обвинения в применениях и недоразумениях не имеют ни границ, ни оправданий, если под словом дерево будут разуметь конституцию, а под словом стрела самодержавие (графу Бенкендорфу 18–24 февраля 1832 г.).

56. Одно меня задирает: хочется мне уничтожить, показать всю отвратительную подлость нынешней французской литературы. Сказать единожды вслух, что Lamartine скучнее Юнга, а не имеет его глубины, что Beranger не поэт, что V. Hugo не имеет жизни, т. е. истины; что романы A. Vigny хуже романов Загоскина; что их журналы невежды, что их критики почти не лучше наших Телескопских и графских. Я в душе уверен, что 19-й век, в сравнении с VIII-м в грязи (разумею во Франции). Проза едва-едва выкупает гадость того, что живут они поэзией (М. П. Погодину, первая пол. Сентября 1833 г.).

57. Ты требуешь меня для альманаха: назовем его «Арион» или «Орион»; я люблю имена, не имеющие смысла; шуточкам привязаться не к чему. Лангера заставь также нарисовать виньетку без смысла. Были бы цветочки, да лиры, да чаши, да плющ, как на квартире Александра Ивановича в комедии Гоголя. Это будет очень натурально (Плетневу, около 11 октября 1835 г.).

58. «Записки амазонки» как-то слишком изысканно, манерно, напоминает немецкие романы. «Записки Н. А. Дуровой» – просто, искренне, благородно (Н. А. Дуровой, около 10 июня 1836 г.).

59. Какое поле – это новейшая русская история! И как подумаешь, что оно вовсе еще не обработано и что кроме нас, русских, никто того не может предпринять! Но история долга, жизнь коротка, а пуще всего человеческая природа ленива (русская природа в особенности (М. А. Корфу от 14 октября 1836 г.).

«С чувством живейшей благодарности…» (о друзьях и литературной братии)

60. Ты не довольно говоришь о себе и об друзьях наших – о путешествиях Кюхельбекера слышал я ж в Киеве. Желаю ему в Париже дух целомудрия, в канцелярии Нарышкина дух смиренномудрия и терпения, об духе любви не беспокоюсь, в этом нуждаться не будет, о празднословии молчу – дальний друг не может быть излишне болтлив (…) Поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая – твой истинный удел – умертви в себе ветхого человека – не убивай вдохновенного поэта (А. А. Дельвигу от 23 марта 1821 г.).

61. Но каков Баратынский? Признайся, что он превзойдет и Парни и Батюшкова – если впредь зашагает, как шагал до сих пор – ведь 23 года счастливцу! Оставим все ему эротическое поприще и кинемся каждый в свою сторону, а то спасенья нет (П. А. Вяземскому от 2 января 1822 г.).

62. Почитая прелестные ваши дарования и, признаюсь, невольно любя едкость вашей остроты, хотел я связаться с вами на письме, не из одного самолюбия, но также из любви к истине (А. А. Бестужеву от 21 июня 1822 г.).

63. Если увидишь Катенина, уверь его ради Христа, что в послании моем к Чаадаеву нет ни одного слова об нем; вообрази, что он принял на себя стих И сплетней разбирать игривую затею (Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной от 21 июля 1822 г.).

64. Ты меня слишком огорчил – предположением, что твоя живая поэзия приказала долго жить. Если правда – жила довольно для славы, мало для отчизны (Вяземскому от 1 сентября 1822 г.).

65. Вообще мнение мое, что Плетневу приличнее проза, нежели стихи, – он не имеет никакого чувств, никакой живости – слог его бледен, как мертвец. Кланяйся ему от меня (т. е. Плетневу, а не его слогу) и уверь его, что он наш Гете (Л. С. Пушкину от 4 сентября 1822 г.).

66. Дельвиг, Дельвиг! Пиши ко мне и прозой и стихами; благославляю и поздравляю тебя – добился ты наконец до точности языка – единственной вещи, которой у тебя недоставало (Л. С. Пушкину от 30 января 1823 г.).

67. Разделяю твои надежды на Языкова и давнюю любовь к непорочной музе Баратынского. Жду и не дождусь появления в свет ваших стихов; только их получу, заколю агнца, восхвалю господа – и украшу цветами свой шалаш – хоть Бируков находит это слишком сладострастным (А. А. Дельвигу от 16 ноября 1823 г.).