Пушкин. Духовный путь поэта. Книга первая. Мысль и голос гения

Это одно из ключевых для понимания творческого гения Пушкина писем. Поэт не только указывает на своего непосредственного учителя и предшественника в эстетическом плане — Шекспира, и дает замечательную по точности характеристику его трагедиям, но описывает свое понимание трагического рода литературы. И взгляд этот совершенно новаторский, говорящий о том, насколько далеко Пушкин продвинулся в том числе и в теоретическом понимании структуры и внутренних мотивов драматического действия. Здесь проявлена эстетическая установка писателя — создание драмы с безусловным учетом правдивости характера и воссоздаваемых конфликтов; Пушкин, по сути, разрушает как классицистическую, так и ложно-романтическую эстетику, требуя от трагедии, равно как и от самой литературы, правдоподобия положений и правдивости диалога. Нельзя сказать, что эта декларация нечто вроде характеристики эстетики реализма, — это ответ на вопрос, из чего исходил Пушкин, приступая к произведениям разряда «Бориса Годунова», «Медного всадника», «Полтавы», «Пиковой дамы», «Капитанской дочки», «Маленьких трагедий» и других произведений, которые выходят как за пределы ограничений жанра (поэмы, трагедии, роман в стихах, «маленький» роман и пр.)., так и уходят от ограничений эстетики литературного направления. Пушкин ломает все эти условные перегородки и творит в рамках своей собственной эстетики, которая вмещает в себя как обломки старых художественных приемов, так и создание своего собственного творческого метода.

И последнее относительно данного письма: это утверждение поэтом чувства определившегося, созревшего его творческого гения. Он именно — творец, его духовные силы достигли градуса высочайшей пробы и его личностное и авторское самосознание только лишь фиксируют это. В подобном утверждении Пушкина нет никакого хвастовства (вообще ему не свойственного) или преувеличения. Это тоже, кстати, часть его эстетической системы.

Вторая половина июня-август 1825 г. К. Ф. Рылееву. Из Михайловского в Петербург. (Черновое)

Ты сердишься за то, что я чванюсь 600-летним дворянством… Как же ты не видишь, что дух нашей словесности отчасти зависит от состояния писателей? Мы не можем подносить наших сочинений вельможам, ибо по своему рождению почитаем себя равными им. Отселе гордость etc. Не должно русских писателей судить, как иноземных. Там пишут для денег, а у нас (кроме меня) из тщеславия. Там стихами живут… Там есть нечего, так пиши книгу, а у нас есть нечего, служи, да не сочиняй.

Опять Пушкин пишет об этой разнице, о положении литератора в России по сравнению с Западом. Там писательство — уже ремесло, необходимое занятие, коли есть какая-то страсть к сочинительству. А в России, господи Иисусе, и дворянство примешано, или наоборот, как у Белинского или Достоевского, к писательству принуждает крайняя жизненная неустроенность, которая то ли служить, то ли сочинять велит.

Начало июля — сентябрь (до 22) 1825 г. Александру I.

Из Михайловского в Петербург. (Черновое). Перевод с франц.