Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

Розанов уточняет понимание «святости» у русских людей. Он особо это аргументирует: «В типе „святого“ русские возвели закругленную и спокойную форму… психологии, но самодовлеющую, замкнутую в себе, без течений из него, без течений к нему: как воды в тихом озере. Идеал „святости“, например, у католиков, этот тип человека борющегося, деятельного, шумного, побеждающего — он совершенно не русский идеал. К русскому „святому“ католический „святой“ относится как демон к ангелу или, по католическому вероятному взгляду — как ангел к демону: они исключают друг друга… Может быть в образовании этого типа или идеала участвовала наша безличная природа, без гор и бурь; но, без сомнения, главным образом русский народ был склонен к поклонению этому идеалу своей историей: насильственной до невозможности сопротивления, где предстояло или все вынести и пережить, или — восстать и погибнуть. „Восстание“ всегда приводило к гибели, всех, Разина, Пугачева, раньше — удельных князей, немного позже — князей-воителей против татар, еще позже — добродетельных людей царения Ивана Грозного. И это было до такой степени постоянно на Руси, до такой степени вообще все от этого гибли, что русские наконец возненавидели сопротивление, прокляли его, слили с грехом и смертью» [2, 113].

Поразительные, по-своему, слова, в которых много верного и пророческого, за одним лишь исключением: самое «главное» русское восстание находилось от Розанова на расстоянии вытянутой руки и совершилось через 10 с лишним лет, приведя к уничтожению в обществе, выстраиваемом новым государством, не только самого представления о святости, но и, казалось, самой основы религиозного сознания. Мы имеем в виду русскую революцию 1917 года, которая попыталась полностью уничтожить саму базу духовно-религиозного отношения русского человека к действительности [3].

Русский философ ставит в статье (но в принципе это один из главных вопросов всей его деятельности, лежащий в основе многих трудов) один из самых важных вопросов соединения, смыкания реальной жизни и религиозного — предельно идеального — сознания, вопрос «борьбы» между потребностью в жизни «без греха» и постоянным нарушением «христовых заповедей» в повседневной жизни: «…Человеку надо жить: и в этой фатальной необходимости, в этом внутреннем зове, в этой счастливой возможности лежит источник крушения как нашей, так и других церквей; крушения начавшегося, и которое не может не дойти до конца. Все христианские церкви построены по типу „избывания мира“; как его „избыть“, как из него „выйти“: это мука христианина и христианства» [2, 114]. Но это же одна из главных тем Пушкина.

Посмотрим в этой связи на ряд текстов поэта, где вопросы религиозного состояния духа, вопросы веры, греха, раскаяния, покаяния и спасения являются доминантными. Надо заметить, что в своем первоначальном мировоззренческом развороте юный Пушкин ориентировался во многом на идеи и сам дух «вольтерьянства», дух европейского Просвещения, где «афеизм» являлся одним из главных составляющих элементов. Это привело в итоге к появлению у молодого поэта нескольких текстов, в которых были подвергнуты сатирическому осмеянию священные для истинного христианина ценности. «Гавриилиада» — самый очевидный тому пример.

Но развитие Пушкина совершалось так быстро, что уже в середине 1820-х годов он создает произведения, где на первый план выходит духовная проблематика, связанная с особым пониманием и места поэта в культуре и особым значением его с л о в а. Этот перелом начинается со стихотворения «Пророк» 1826 года[8]. Достоевский считал его одним из главных в творчестве поэта.

Известно, что в основе стихотворения лежит изложение шестой главы из книги пророка Исайи. Но Пушкин делает существенные поправки по сравнению с «каноническим» текстом Библии. Приведем этот раздел Священного Писания:

— В год смерти царя Озии я видел Господа, сидящего на престоле высоком и вознесенном, и длинные одежды Его наполнили храм.

2. Серафимы стояли вверху Его; каждый имел по шести крыл: двумя покрывал лице свое и двумя покрывал ноги свои и двумя летал.

3. И взывал один к другому, и говорил: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф; вся земля исполнена славы Его.

4. И поколебались столпы дверные от голоса взывающего, и дом наполнился дымом.