Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

5. Тогда сказал я: горе мне, потому что я погиб; так как я человек с нечистыми устами, и живу среди народа, которого уста нечисты, и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа.

6. Тогда прилетел ко мне один из Серафимов с горящим углем в руке своей, взятым щипцами с жертвенника.

7. И прикоснулся к устам моим, и сказал: вот, это прикоснулось к устам твоим, и беззаконие твое удалено, и грех твой прощен.

8. И слышал я голос Господа, говорящего: кого пошлю? И кто пойдет для нас? Тогда я сказал: вот я, пошли меня.

9. И Он сказал: поди и скажи этому народу: услышать услышите, но не поймете, и увидеть увидете, но не уразумеете;

10. Сделай бесчувственным сердце этого народа, оглуши его уши и закрой глаза его, чтобы он не увидел глазами своими, и не услышал ушами своими, и не уразумел сердцем своим, и не обратился, и не исцелел.

11. Тогда я сказал: доколе, Господи? И Он отвечал: доколе не опустеют города от неимения жителей и домы от безлюдья, и земля не обратится в пустыню.

12. И удалит Господь людей, и будет большое безлюдие в стране.

13. Но останется еще в ней десятая часть, и она обратится, и будет в очищение; как от теревина и дуба остается корень после того, как они срублены, так святое семя будет корнем ея.

Пушкин значительно «расширяет» этот текст и меняет его. Да вопрос для него и не заключался в простом поэтическом переложении этого отрывка из Библии, поэт прежде всего фиксирует внимание на «нечистых устах», от которых исходит слово (у Пушкина: «И вырвал грешный мой язык И празднословный и лукавый»), а также на интенции: «пойди и скажи этому народу» (курсив наш — Е. К.). Пушкин создает во внутреннем пространстве текста оппозицию: «поэт (пророк) — Серафим (Господь)». Освобождение его (поэта) от «скверны», очищение от «греха» позволяет ему поменять свой «статус» и стать п р о р о к о м, получить тем самым право на духовное «водительство» народа. В сопоставлении текста стихотворения с отрывком из Библии появляется коннотация не просто преображения поэта в пророка, но исполнение прямого наказа Господа.

«Вырванный» «грешный язык» одновременно знаменует отказ бывшего грешника от прежних переступаний Божьего закона и всяческих богохульств; можно вообразить, что Пушкин тем самым проецирует ситуацию «Пророка» на свои поэтические «грехи» вроде написания «Гавриилиады». И уже, будучи очищенным от греха и скверны, он получает право на пророческое отношение к народу, людям, которое необходимо понимать не просто как управление своим народом от имени Божества, но исходным становится п р о з р е в а н и е, то есть дарованное ему священное знание, которое позволяет видеть всё и всех. Слово при этом наполняется скрытой силой, позволяющей преображать людей, менять их духовное состояние, наполнять божественной истиной. Поэт у Пушкина — не просто медиум и транслятор божественной воли, но вовлеченный в иную, высшую деятельность субъект нового бытия, призванный через свое слово, наполненное мощью божественной правды и вышнего указания изменить жизнь людей, и прежде всего духовно — «глаголом жечь сердца людей».

Такое стихотворение не создается простым переложением библейского сюжета или подборкой подходящих цитат из Библии, это знак духовного преображения, манифестация о начале движения по другому пути. И сам этот путь ясно виден в тексте «Пророка». Подобные стихотворения в национальной традиции не появляются случайно, они подготавливаются сложной внутренней работой поэта, связаны с другими его произведениями, появившимися или до написания «Пророка», или параллельно с ним, или только еще задуманными, ждущими своего воплощения.