Пушкин и декабристы

¹ По-видимому, «славная шутка» была настолько распространена, что со временем стала приписываться разнообразным авторам. Писатель-эмигрант Иван Головин цитирует следующую фразу, сказанную «одним знатным русским» графу Мюнстеру: «Что Вы хотите - в Санкт-Петербурге Великая Хартия это тирания, ограниченная убийством» («Mais que voulez-vous, - a St. Petersbourg notre magne charte c'est le tyrannie temperee par l'assassinat». См.: И. Г. Головин. Histoire d'Alexandre I - Empereur de Russie. Leipzig, 1889, p. 18.

² В следующем диалоге все слова Карамзина взяты из его «Записки о древней и новой России». СПб., 1914 (в скобках - страницы этого издания).

99

- «Мудрость веков и благо народное утвердили сие правило для монархий, что закон должен располагать троном, а один бог - жизнию царей» (45).

- Но, если на троне деспот (Нерон, Калигула, Павел) - который сам себя считает и верой, и мнением, и народом? Что сделает с ним закон и что велит «мудрость веков»?

- «Снесем его, как бурю, землетрясение, язву - феномены страшные, но редкие: ибо мы в течение 9 веков имели только двух тиранов. ‹…› Заговоры да устрашают народ для спокойствия государей! Да устрашают и государей для спокойствия народов»! (45).

- То есть, Вы хотите сказать, вслед за госпожой де Сталь, что «правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою»?…

Пушкин, по-видимому, еще не читал «Записки о древней и новой России», но был хорошо знаком с идеями ее автора. Спор насчет «конституции» и «удавки» - продолжение полемики, обозначенной в пушкинских рассуждениях о Екатерине II.

Действительно, Карамзин допускал «заговор» как крайнее средство, но «не допускал» цареубийства… В сущности, подавая «Записку о древней и новой России», он почтительно угрожал Александру заговором против реформ Сперанского. Пушкин «договаривает до конца»… Для него и возможных читателей его исторического сочинения одна «славная шутка» госпожи де Сталь естественно соединялась с другой, не менее известной. «За основание нашей конституции», замечает Пушкин, можно принять удавку; но ведь французская писательница говорила и нечто иное «о нашей конституции»:

«Государь,- сказала я ему ‹де Сталь - Александру I›, - ваш характер служит вашей империи конституцией, а совесть ваша - ее гарантией». - «Если б это было так, - ответил он мне, - я был бы не чем иным, как счастливой случайностью» ¹.

Выходит, что сам Александр I как бы соглашается с Пушкиным и рискованными мнениями «защитников самовластья» о зыбких гарантиях российской конституции. (Как и во всей работе Пушкина, здесь очевидно при-

¹ Приведенные строки Пушкин нашел в вышедшем тогда во Франции полном собрании сочинений де Сталь («Oeuvres completes de m-me Stael, publies par son fils», v. XV, 1821, p. 313-314).

100

сутствует «невидимый» Александр: выше была тема «Екатерина II - ее внук»; теперь - «Павел I и его сын» ¹.)

Шутки разные, а мысль одна: характер государя - неважная конституция. Парламент, настоящее народное представительство были бы более надежной гарантией, чтоб Калигула вдруг не появился и не затиранствовал… Но парламента нет - царь только «рассказывает сказки», туманно намекает на будущие гарантии (например, в речи на открытии польского сейма в 1818 г. ²). Никакого другого основания российской конституции не остается - только угроза удавки. Александр - «кочующий деспот» не делается еще худшим деспотом, потому, может быть, что помнит об удавке…

Пушкинская работа завершается Павлом. Этому царю - внимание столь же мимолетное, как Анне, Елисавете. Тут не новая эпоха, а возвращение Калигулы в «просвещенные времена». Зато следующий период - «царствование Александра» - Пушкин, конечно, считал значительным историческим этапом. Так и ожидаешь, заканчивая чтение «Замечаний…», что вот-вот начнется разбор «дней Александровых прекрасного начала», войны 1812 года, похода в Европу, последующих ожиданий и разочарований… Однако сочинение, безусловно, закончено и переписано.

Остаток последней страницы чист. В конце текста, разумеется, нет подписи, но есть дата: 2 августа 1822 года, и характерный пушкинский знак, обозначающий концовку:

То, о чем умалчивает беловой текст, порою обнаруживается в черновом.

«ОДНА ЧЕРТА РУКИ МОЕЙ…»

В 1880 году, к открытию памятника Пушкина в Москве, старший сын поэта Александр Александрович решил пожертвовать хранившиеся у него рукописи отца московскому Румянцевскому музею. Петр Иванович Бартенев

¹ См.: Л. И. Вольперт. Еще о «славной шутке» госпожи де Сталь. - «Временник Пушкинской комиссии. 1973». Л., «Наука», 1975, с. 125-127.

² Об этом подробнее ниже, с. 124-126.

102

отправился в тамбовское имение Пушкиных и вывез оттуда много тетрадей, а также отдельных листов, некогда взятых и возвращенных П. В. Анненковым.

Через четыре года историк литературы, внук декабриста Вячеслав Евгеньевич Якушкин описал пушкинские бумаги лист за листом и обнаружил при этом множество пушкинских строк, не вошедших еще ни в одно издание.