Пушкин и декабристы

Работа, по ряду признаков, выделяется из предшествующего «пушкинского» комплекса документов. Первая же фраза: «Alexandre n'est plus» («Александра больше нет») показывает, что текст мог быть внесен Алексеевым в тетрадку не раньше, чем через полтора года после расставания с Пушкиным. Наиболее вероятная дата написания - 1826 год, так как о царском манифесте, объявлявшем приговор декабристам (13 июля 1826 года) говорится как о совсем недавнем факте («только что Манифест оповестил о существовании заговора…»). События нового царствования не столько анализируются, сколько предсказываются (восстание относится к «последним событиям в России»).

Сборник Н. С. Алексеева сохранил произведение, посвященное историческим судьбам России, а также 14 декабря как великому итогу прошедшего и предвестнику будущего. По духу, глубине, логике и страстности оно во многом близко к более поздним знаменитым сибирским статьям и письмам декабриста Михаила Лунина и, видимо, не имеет аналогии в публицистике конца 20-х годов.

Сочинение «О преемнике Александра» весьма загадочно, неизвестно кем составлено. Рассмотрим возможность авторства самого П. С. Алексеева.

30 октября 1826 года он имел основание вспомнить в

¹ Полный текст и перевод этого документа см.: «Литературное наследие декабристов». Л., «Наука», 1975, с. 314-320.

126

письме к Пушкину: «Мы некогда жили вместе; часто одно думали, одно делали и почти - одно любили» (XIII, 300). Однако при всей радикальности воззрений Алексеев не был ни литератором, ни публицистом и, судя по воспоминаниям современников, преимущественно собирал и сохранял образцы не предназначенной для печати литературы, созданной друзьями, единомышленниками (иногда - противниками).

По тому, что известно об Алексееве, а также исходя из содержания статьи «Du successeur…», следует признать маловероятным авторство самого обладателя сборника. Некоторые места из статьи позволяют предположить, что она написана каким-то внимательным иностранным (французским?) наблюдателем: о России и славянах говорится как бы «со стороны» и подчеркивается между прочим, что -

«Великая славянская раса, на пассивной безропотности которой основывались гарантии благополучия всего материка, - дрогнула и пошатнулась, включаясь в стихийное движение цивилизации, на огромном пространстве от Дуная до зоны вечного льда.

Несомненно, эти народы, в отличие от французов, далеки еще от стадии массового движения за новое социальное устройство, которое в силу незнания они не сумели бы оценить».

В исследовательской литературе отмечены две различные оценки (сочувственная и враждебная), характерные для большинства сочинений о декабризме, появившихся на Западе непосредственно после восстания ¹. С первой группой работ (вроде сочувственной декабристам книги Обернона ²) статью «Du successeur…» сближает доброжелательный интерес к деятельности русских тайных обществ.

«Только что Манифест оповестил о существовании заговора для того, чтобы добиться от нового государя конституции, а также предохранить нацию от действий абсолютной власти неограниченного самодержавия. За сим последовали многочисленные аресты; путем жестоких расследований была составлена статистика заговорщиков, которым приписывали преступные замыслы:

¹ См.: Л. В. Крестова. Движение декабристов в освещении иностранных публицистов. - «Исторические записки», 1942, № 13, с. 222-229.

² Aubernon. Considerations historique et Politique sur la Russie. Paris, 1827.

127

статистика, которая, разделив их всех на многочисленные категории, показала, что в России существовала огромная оппозиция к системе Александра, и, следовательно, общественное мнение высказалось за иную систему, при которой оно могло бы выражаться в законных формах».

В то же время автор работы не свободен от определенного стереотипа мышления, свойственного части западных публицистов и связанного во многом с недостатком информации о декабристах. Автор-аноним, как и Обернон, почти игнорирует вопрос о крепостном праве и связи декабристской программы с народными потребностями: для него восстание - в основном дело прогрессивной аристократии, цивилизованных «бояр».

«Но именно благодаря отсталости ‹славянских› народов аристократия, находящая в этом выгоду, имеет над ними большую власть, и она только одна представляет политическое лицо нации. Именно в аристократическом классе общества следует искать духовную мощь этой нации и изучать ее возможности.

Однако должны ли мы признать, что великая мысль о смене учреждений Российской империи пришла лишь союзу молодых офицеров, единственная привилегия которых была в их преданности этой идее? Не справедливее ли признать, что они были обреченным авангардом (enfants perdues), захваченным гибельной идеей, время которой в России пришло, но которая еще не созрела. Однако появление этой идеи изменило в глазах у всех положение этой империи».