Пушкин и декабристы

что так долго откладывалось давнишнее обещание поговорить с вами на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало, говаривали мы об нем при первых наших встречах в доме Бронникова. Прошу терпеливо и снисходительно слушать немудрый мой рассказ» ¹.

Первая же фраза: «Как быть!» - относится к числу очень популярных среди друзей «пушкинских словечек». «Как быть», - восклицает Пущин, узнав о смерти одного из старых товарищей по Сибири декабриста Вольфа. - «Как быть. Грустно переживать друзей, но часовой не должен сходить с своего поста, пока нет смены…» ²

Первым строкам вступительного письма предшествует большая и сложная предыстория, которая очень важна для нашего рассказа, потому что без нее не понять многого в Пущине, даже в Пушкине. И мы из 1850-х годов отступим в главные для нашего повествования 1820-е.

В СИБИРЬ

История пущинских записок начинается буквально в первые дни, если не часы, после восстания 14 декабря.

Прибыв в столицу за несколько дней до восстания. Пущин активно действует на Сенатской площади и, по возвращении домой, находит в полушубке следы картечи.

Арестованный только через трое суток, 17 декабря 1825 года, декабрист, как известно, успел распорядиться своими бумагами: часть была сожжена (в том числе лицейский дневник, о котором Пущин позже очень сожалел ³); другие рукописи были сложены в специальный портфель и тридцать один год спустя дождались своего владельца. В портфеле были разнообразные лицейские, в том числе и пушкинские, материалы, а также одна из редакций декабристской конституции, сочиненной Никитой Муравьевым (с пометами на полях нескольких членов тайного общества).

История перемещений «пущинского портфеля» из рук в руки в различных работах представлялась неточно: например, неоднократно говорилось о том, что И. И. Пущин передал рукописи П. А. Вяземскому, в то время как Вя-

¹ Пущин, с. 41.

² Там же, с. 283.

³ Там же, с. 41.

172

земского в декабре 1825 года не было в Петербурге (он жил в Москве в своем подмосковном имении). Между тем истинная последовательность событий представляет интерес, свидетельствует о силе лицейской взаимопомощи в те суровые и тяжкие дни, конечно, соотносится и с темой «Пущин - Пушкин», и с предысторией будущих записок декабриста.

К Вяземскому портфель действительно попал, но шестнадцать лет спустя, в 1841 году, от Михаила Ивановича Пущина: брат декабриста, сам побывавший в сибирской и кавказской ссылках, получив право на въезд в Петербург, хотел оставить потаенные бумаги в максимально надежном месте (Вяземский к этому времени занимает высокий пост, позже сделается товарищем министра народного просвещения). Михаил Пущин за некоторое время до этого получил портфель от Е. А. Энгельгардта. Сохранение пущинских рукописей у бывшего лицейского директора было совершенно естественным: вполне лояльный к властям, он мог не опасаться налета и обыска; в то же время отношение старого педагога к своему любимцу - «дорогому Жанно» было самым дружественным: имя Ивана Пущина Энгельгардт занес на «лицейскую стену» своей квартиры - среди самых дорогих и близких учеников ¹. В течение всего сибирского тридцатилетия Пущин со своим директором регулярно переписывался…

По всей видимости, заветный портфель попал к Егору Антоновичу сразу же после восстания - 14 или 15 декабря 1825 года. Декабрист, вероятно, посетил Энгельгардта уже вечером рокового дня (перед тем или после того, как ненадолго встретился на квартире Рылеева с несколькими участниками утреннего восстания). В пользу этого предположения говорит одно из писем Пущина с каторги, посланное лицейскому директору с оказией из Иркутска 14 декабря 1827 года: «Вот два года, любезнейший и почтеннейший друг Егор Антонович, что я в последний раз

¹ В письме к Пущину, сочинявшемуся в несколько приемов и завершенном 14 декабря 1841 г., Энгельгардт сетует, что «на лицейской моей стене ‹…› уже под крестом: Корсаков, Дельвиг, Есаков, Саврасов, Вольховский, да несписанных ‹на стену› - Пушкин, Илличевский, Костенский, Раевский - и из прочих курсов 21, а всего 30» (ПД, ф. 244, оп. 25, № 179, л. 18 об.). Любопытен перечень наиболее любимых (имя Вольховского подчеркнуто!); прохладные отношения Пушкина и Энгельгардта (факт, известный по запискам Пущина) подтверждаются отсутствием имени поэта на упомянутой стене.

173

видел вас ‹…›. Душевно жалею, что не удалось мне после приговора обнять вас и верных друзей моих, которых прошу вас обнять: называть их не нужно - вы их знаете; надеюсь, что расстояние 7 тысяч верст не разлучит сердец наших.

Я часто вспоминаю слова ваши, что не трудно жить, когда хорошо, а надобно быть довольным, когда плохо» ¹.