Пушкин и декабристы

«Давыдов, Раевский» - это декабрист Василий Давыдов и генерал Николай Николаевич Раевский, сводные братья. Генерал - отец «демона» Александра Раевского…

Мы знаем об огромном уважении Пушкина к Раевскому-старшему, его сыну Н. Н. Раевскому-младшему ¹, Ма-

¹ См. также главу IX этой книги.

161

рии Раевской-Волконской, последовавшей за мужем в Сибирь. Хорошо известны доказательства дружбы и доверия этих замечательных людей к поэту. Взаимное уважение все они сохраняли до конца дней, и тут запись Горбачевского кажется явной бессмыслицей.

Естественно, мы не станем искать буквального смысла в каждом слове декабриста. Заметим, однако, что подбор лиц, которые якобы «прогоняли», - Пушкина, - подбор «одесско-каменский», где замешана семья Раевских.

Нужно еще понять, насколько тесными были контакты А. Н. Раевского с васильковскими лидерами.

Просмотр переписки семьи Раевских за интересующие нас годы открывает значительную степень близости, географической и иной, с кругом Муравьева-Апостола. 2 ноября 1822 года А. Н. Раевский из Василькова сообщал М. Ф. Орлову о своей тяжкой болезни: «Муравьев уменьшает жар, магнитизируя меня» ¹. Исследователям известны многократные теплые отзывы Муравьева-Апостола об Александре Раевском в письмах 1820-х годов. Важно, что в течение 1825 года (за исключением периода с 21 июля до конца августа) Александр Раевский жил буквально по соседству с Сергеем Муравьевым-Апостолом, что видно из его писем, отправленных большей частью из Александрии, близ Белой Церкви ².

Во всяком случае, васильковские декабристы и «соединенные славяне» могли в 1825 году получить от Александра Раевского разные сведения, касающиеся его одесских знакомых…

Однако снова повторим, что историческое следствие - не судебное. Именно потому, что историческое, - мы позволяем себе, вслед за другими специалистами, назвать подозреваемое лицо. Именно потому, что не судебное, - не видим решительных, окончательных доказательств; помним, например, о беспокойстве поэта насчет здоровья арестованного А. Раевского, позже - попытки облегчить участь опального «демона» ³. Проблема клеветы, доверия или неверия слухам - куда шире, чем вопрос о том или другом «виновном лице».

¹ ГБЛ, ф. 244 (Раевских), 3613, № 5.

² Там же, 3612, № 6, 7; 3616, № 2, 5.

³ См.: ЛН, т. 16-18, с. 571-572.

162

ТЯГОСТНАЯ ПУТАНИЦА

Чьи бы рассказы о Пушкине ни слушали Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин, вновь и вновь возникает вопрос: как они могли поверить?

И здесь мы сталкиваемся с тем сложным историко-психологическим явлением, которое удачно определено В. Вацурой как «социальная репутация».

При всей пестроте и многообразии человеческого материала современные исследователи выявили то общее, что было присуще морали русских революционеров, объединенных высоким словом «декабризм».

В воспоминаниях декабристов содержатся ценные свидетельства о признаваемых, одобряемых ими этических правилах, нормах бытового поведения.

Ю. М. Лотман, сопоставляя понятия о моральном и аморальном у свободолюбца Дельвига и революционера Рылеева, справедливо заметил, что для первого из них, сторонника «игрового» отношения к жизни, сфера бытового поведения никак не соотносится с идеологической, в то время как Рылеев - человек «серьезного поведения». Не только на уровне «высоких идеологических построений, но и в быту такой подход подразумевает для каждой значимой ситуации некоторую единственную норму правильных действий. Дельвиг, как и арзамасцы или члены «Зеленой лампы», реализует игровое поведение, амбивалентное по сути: в реальную жизнь переносится ситуация игры, позволяющая считать в определенных позициях допустимой условную замену «правильного» поведения противоположным» ¹.

Критику Пушкина за «чрезмерную подвижность пылкого нрава», неугомонные проказы мы находим, как отмечалось, в дружественных мемуарах Пущина, который, при всей своей привязанности к лицейскому другу, мечтал, чтобы поэт «не переступал некоторых границ и не профанировал себя…».

Подобные мотивы встречаются и у других декабристов, хуже знавших Пушкина (Якушкина, Матвея Муравьева-Апостола).

¹ Ю. М. Лотман. Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как историко-психологическая категория). - «Литературное наследие декабристов». Л., «Наука», 1975, с. 32.

163

Речь идет, понятно, не о том, что декабристы тут безусловно правы, а Пушкин нет (или наоборот): многие члены тайных обществ, как и поэт, неоднократно настаивают, что их оценки не абсолютны. Пущин, желавший, чтобы его друг «настоящим образом взглянул на себя и понял свое призвание», много лет спустя находит, что «видно, нужна была и эта разработка, коловшая нам, слепым, глаза»; Пушкин же, не переставая эпатировать серьезных, молодых заговорщиков, постоянно бичует себя.

Я не стоил этой чести…

(О тайном обществе.)

И с отвращением читая жизнь мою…