Читаем Пушкин и декабристы полностью

Клевета. Очевидно клевета, шедшая от людей, связанных с миром Одессы и Кишинева… Об этом, в сущности, говорится на соответствующих страницах книги П. В. Анненкова, использовавшего, как уже отмечалось, не дошедшие к нам воспоминания Алексеева. Поэтому они должны изучаться не только как обобщение пушкиниста, но и как важные показания очевидца: «Отличие Одессы ‹от Кишинева› состояло в том, что узлы всех событий распутывались здесь уже гораздо труднее, чем в Кишиневе. Там легко и скоро сходили с рук Пушкину и такие проделки, которые могли разрешиться в настоящую жизненную беду; здесь он мог вызвать ее и ничего не делая, а оставаясь только Пушкиным. Тысячи глаз следили за его словами и поступками из одного побуждения - наблюдать явление, не подходящее к общему строю жизни. Собственно врагов у него совсем не было на новом месте служения, а были только хладнокровные счетчики и помечатели всех проявлений его ума и юмора, употреблявшие собранный ими материал для презрительных толков втихомолку. Пушкин просто терялся в этом мире приличия, вежливого, дружелюбного коварства и холодного презрения ко всем вспышкам, даже и подсказанным благородным движением сердца. Он только чувствовал, что живет в среде общества, усвоившего себе молчаливое отвращение ко всякого рода самостоятельности и оригинальности. Вот почему Пушкин осужден был волноваться, так сказать, в пустоте и мстить невидимым своим преследователям только тем, что оставался на прежнем своем пути. Он скоро прослыл потерянным человеком между «благоразумными» людьми эпохи, и это в то самое время, когда внутренний мир его постепенно преобразовывался, место неистовых возбуждений заняло строгое воспитание своей мысли, а

1 Якушкин, с. 41-42.


155


умственный горизонт, как сейчас увидим, значительно расширился. Опасность его положения в Одессе не скрылась от глаз некоторых его друзей, как, например, от Н. С. Алексеева 1. Пушкин был гораздо ближе к политической катастрофе, становясь серьезнее, чем в период своих увлечений. Эта ирония жизни или истории не новость на Руси» 2.

Коснувшись конфликта поэта с графом Воронцовым, Анненков продолжает (вероятно, также опираясь в числе прочих источников на рассказы Н. С. Алексеева): «Второстепенные деятели еще менее щадились его озлоблением, нерасчетливым и часто несправедливым словом, а так как в этом городе, несмотря на весь его шум и движение, ничто не пропадало бесследно, то, конечно, сумма поводов ко вражде, взаимным обвинениям и неудовольствиям все росла с обеих сторон, и можно уже было предвидеть время, когда настоятельно потребуется свести им итоги» 3.

Из этого отрывка мы видим - какое разнообразие опасностей угрожало Пушкину в 1824 году. Имена некоторых врагов (среди них Воронцов) хорошо известны. Однако трагизм положения усугубляется тем, что клевета есть и в приятельском, дружеском кругу.

Назвать имя или имена этих тайных врагов поэта - дело сверхделикатное и опасное. Тут ведь суд исторический, где давно умершим не просто защититься. Однако, не торопясь приговаривать, не можем не говорить. Прежде чем высказать свои подозрения, предоставим слово Пушкину. Знал ли он о той клевете, которая отразилась в письме Горбачевского?


«ЖУЖЖАНЬЕ КЛЕВЕТЫ»


Знал. В наше время в печати впервые достаточно ясно высказалась о том Анна Андреевна Ахматова 4. Она обратила внимание на частую у Пушкина тему клеветы, обмана, коварства - «жужжанье клеветы», «круг товарищей презренный», клевета «жестокая и кровавая»…

Из белового автографа второй главы «Евгения Онеги-

1 В тексте ошибка - «Н. А. Алексеева».

2 П. Анненков. Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху, с. 217-218.

3 Там же, с. 251.

4 «Неизданные заметки Анны Ахматовой о Пушкине». - «Вопросы литературы», 1970, № 1.


156


на» Пушкин изъял несколько строк, явно не желая публичного обсуждения -

Не посвящал друзей в шпионы

Но уважал в других решимость,

Гонимой Славы красоту,

Талант и сердца правоту.

Это написано в Одессе в 1824 году, в то самое время, когда только и могла родиться презренная клевета, что дойдет до Василькова и год спустя будет передана «соединенным славянам».

Несколько месяцев спустя, уже в Михайловском, Пушкин создает «Коварность». Вот как Т. Г. Цявловская анализирует содержание этого стихотворения:

«Пушкин обвиняет своего «друга» в том, что он употреблял «святую власть» «дружбы» на «злобное гоненье», «затейливо язвил» «пугливое воображенье» поэта, находил «гордую забаву» «в его тоске, рыданьях, униженье», был «невидимым эхом» «презренной клеветы» о «своем друге», иначе говоря - поддерживал ее, «накинул ему цепь» и «сонного предал врагу со смехом»… Впрочем, поэт ничего не утверждает. Он еще оставляет и своему «другу», и самому себе надежду, что все это ошибка…

Оканчивается стихотворение убийственно:

Ты осужден последним приговором».

О чем же здесь речь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука