Пушкин и декабристы

⁴ Т. Г. Цявловская. «Храни меня, мой талисман…». - «Прометей», кн. 10, с. 46. В этом письме Раевский говорит: «Вы пишете, что боитесь скомпрометировать меня перепиской с вами. Такое опасение ребячливо во многих отношениях ‹…› Да и что может быть компрометирующего в нашей переписке? Я никогда не вел с вами разговоров о политике; вы знаете, что я не слишком высокого мнения о политике поэтов, а если и есть нечто, в чем я могу вас упрекнуть, так это лишь в недостаточном уважении к религии - хорошенько запомните это, ибо не впервые я об этом вам говорю» (XIII, 106 и 529). Цитируя это послание Т. Г. Цявловская замечает: «Письмо, написанное явно в расчете на перлюстрацию, демонстрирует благонадежность его автора. Охраняя собственную репутацию, Раевский предает Пушкина» (см.: «Прометей», кн. 10, с. 45). Не согласимся с известной категоричностью этого суждения. Письмо Раевского может быть оценено и как намек Пушкину, по какой линии его обвиняют. Скорее уже тут самозащита Раевского, ответ на слух, будто он причина гонений поэта.

159

Цявловская связывает коварность Раевского с соперничеством из-за Воронцовой, но подчеркивает неясность «реалий», затронутых в стихотворении. Между тем представляется безупречной мысль Т. Г. Цявловской и А. А. Ахматовой, что обратная характеристика - «не посвящал друзей в шпионы» - предполагает «теневого героя», - того, который посвящал.

«По сопоставлению с стихотворением «Коварность» и еще… - пишет Ахматова, - несомненно оказывается, что второй - тайный - портрет написан Александром Сергеевичем с «новоизбранного» одесского друга Ал. Раевского» ¹.

Поэт нашего времени через столетие с лишним тонко и глубоко понимает другого, величайшего поэта, верно намечает тему клеветы и лишь не пользуется в своих рассуждениях таким важным источником, как письмо Горбачевского М. А. Бестужеву.

Как видим, обвинения Раевскому - не из пустоты явились, хотя не исключено, что дело не только в нем.

Разве Пушкин не был окружен шпионами, им не распознанными? Предмет его страсти Каролина Собаньская (о которой лишь много лет спустя стало достоверно известно, что она была агентом тайной полиции) - она одна могла скомпрометировать поэта самым неожиданным образом ². Разве покровитель Собаньской, начальник Южных военных поселений и один из организаторов сыска граф Витт, не был отменным мастером политической провокации? А ведь он был в сравнительно неплохих отношениях с Пушкиным, что доказывают переговоры поэта с ним (1824 г.) об устройстве судьбы Кюхельбекера (как не вспомнить пушкинское же рассуждение о гении «обык-

¹ «Вопросы литературы», 1970, № 1, с. 188.

² Ахматова писала: «Надо вспомнить про какие-то темные слушки вокруг Пушкина в южный период его жизни. Что удивительного в их возникновении, если он был при даме, которая вела слежку за братьями Раевскими, Орловым, и т. д. и в конце концов добилась их ареста. Конечно, Пушкин понятия об этом не имел. Но Александра Раевского он поймал на повторении этой клеветы» («Вопросы литературы», 1970, № 1, с. 189). Ахматова имеет в виду, что одной из причин кратковременного ареста братьев Александра и Николая Раевских в январе 1826 г. был донос Собаньской - «уведомление графа Витта, узнавшего от одного члена, будто бы тайное общество старалось через сих Раевских заразить и Черноморский флот» (ВД, т. VIII, с. 160).

160

новенно простодушном» и «великом характере, всегда откровенном»!) И разве не были Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин оповещены летом 1825 года (как раз когда состоялось их знакомство с Горбачевским), что граф Витт пытается спровоцировать декабристов, что его посланец Бошняк, появившийся в Каменке и беседовавший с декабристами Давыдовым и Лихаревым,- агент тайной полиции? И ведь именно Витт выслеживает Пушкина даже тогда, когда поэт покидает южные губернии и переселяется в Михайловское. (Подробнее см. в главе X.)

Мы отошли от генеральной линии нашего рассказа, чтобы подчеркнуть: многие тайны сыска, провокации, клеветнические слухи, как насчет декабристов, так и насчет Пушкина, связаны со зловещим Виттом.

Разумеется, темные слухи могли дать всходы при известных обстоятельствах.

Рассуждая о возможной роли Витта, мы не должны забывать, что Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин не вняли бы голосам Витта, Бошняка и им подобных, но прислушались бы к другу. И тень Александра Раевского возникает… Однако тут мы почти ничего не знаем. Ясно видя недружелюбие, склонность к интриге Александра Раевского, можем допустить, что он и сам был в той или иной степени орудием, - может быть, добровольным, а может быть, «эхом клеветы».

Горбачевский в письме к М. Бестужеву утверждал о Пушкине: «Его прогнал от себя Давыдов… Раевский… Воронцов… Инзов».

Удивительный набор фамилий! «Инзов», разумеется, чушь, злобная клевета. Воронцов, действительно, «прогнал»; но для информатора васильковских декабристов это, как видим, довод против Пушкина, а не против губернатора! («Если уж и Воронцов прогнал - значит!…») Угадываем определенно нацеленный «одесский вариант».