Читаем Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии полностью

Эти строки имеют в своем подтексте заключительную фразу из «Посвящения императору Александру» Карамзина — «история народа принадлежит Царю»[563] — и острейшую дискуссию, вызванную этой фразой. Связь этих пушкинских строк с высказыванием Карамзина основывается отнюдь не на простом упоминании двух его ключевых «действующих лиц», царя и народа, а на целом комплексе «карамзинских следов» в этом стихотворении, равно как и в других произведениях Пушкина данного периода. Фраза «история принадлежит Царю», осмысляемая Пушкиным на протяжении всей его жизни и трансформированная в стихотворении «Из Пиндемонти» в строки «зависеть от Царя, зависеть от Народа / Не все ли нам равно», стала своеобразным фокусом пушкинского карамзинизма.

Датированное 1815 годом, «Посвящение» открывало публикацию первых восьми томов «Истории Государства Российского», осуществленную Карамзиным в начале февраля 1818 года. Полемические отклики на утверждение Карамзина «история народа принадлежит царю» стали появляться сразу после его обнародования. Одним из первых отозвался декабрист Никита Муравьев и сформулировал ему антитезу: «История принадлежит народам»[564]. Ему вторил другой декабрист, Н. И. Тургенев: «История принадлежит народу — и никому более! Смешно дарить ею царей. Добрые цари никогда не отделяют себя от народа»[565]. Пушкин, хорошо знакомый с обоими, знал об их реакции на утверждение Карамзина. В «‹Автобиографических записках›» (1826) об этом говорится так:

Молодые якобинцы негодовали; несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий, — казались им верхом варварства и унижения ‹…› Некоторые из людей светских письменно критиковали Кара‹мзина›. Ник‹ита› Муравьев, молодой человек умный и пылкий, разобрал предисловие или введение: предисловие!.. (XII, 306).

Не желая прямо назвать фразу историка, вызвавшую раздражение «молодых якобинцев», Пушкин определяет ее по месту в тексте, «предисловие или введение: предисловие!». Этого достаточно, чтобы понять, что речь идет о фразе «История народа принадлежит царю».

Карамзинская фраза была воспринята декабристами как имеющая исключительно политический смысл. Они видели в ней утверждение превосходства воли «царя» над волей «народа», что противоречило всем приемлемым в либеральной среде социологическим теориям, от теории общественного договора до легитимизма. Такое ее понимание не соответствовало смыслу, вкладываемому Карамзиным. В «Предисловии» к «Истории», которое следовало непосредственно после «Посвящения», он утверждает:

Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы как мореплаватели на чертежи морей[566].

Таким образом, очевидно, что для Карамзина дело правителя — следовать воле истории, как «мореплаватель чертежам морей», а не навязывать ей свою. Датируя свое «Посвящение» 1815 годом, историк возвращает читателя в контекст побед над Наполеоном. Последний в программном стихотворении Карамзина «Освобождение Европы и слава Александра I» (1814), написанном примерно в то же время, что и «Посвящение», изображен как тиран, именно потому, что он навязывал миру свою роковую волю:

Хотел всемирныя державы,Лишь небо богу уступал[567].

В издании 1818 года фраза «История принадлежит Царю» завершала «Посвящение» и стояла непосредственно перед следующим утверждением, открывающим «Предисловие»:

История в некотором смысле есть священная книга народов, главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего[568].

При последовательном прочтении обе фразы образовывали связный текст.

Определение истории как «священной книги народов» и «скрижали откровений» метафорически уподобляло «книгу истории» — Библии. К похожему осмыслению истории придет Пушкин, о чем ниже. Здесь же отметим, что библейский подтекст «Предисловия» придает всему концепту «История принадлежат Царю» особый смысл, ведь в Библии к числу главнейших обязанностей царя относится следующая:

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги