Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии

Манифестируемая (как вскоре выяснилось, ошибочно) Пушкиным «близость к престолу… небом избранного певца» и стала тем обстоятельством, которое весьма осложнило взаимоотношения поэта не только с кругом московских любомудров, но и со значительно менее оппозиционно настроенными друзьями, А. И. Тургеневым, П. А. Катениным, П. А. Вяземским, H. М. Языковым[394]. Однако любомудры переживали отступничество, как им представлялось, своего кумира Пушкина сильнее всего. Именно из этого круга раздавалась весьма резкая критика поведения поэта. По словам С. П. Шевырева,

Москва неблагородно поступила с ним: после неумеренных похвал и лестных приемов охладели к нему, начали даже клеветать на него, возводить на него обвинения в ласкательстве, наушничестве и шпионстве перед государем. Это и было причиной, что он оставил Москву[395].

Точку зрения любомудров на Пушкина эпохи «Стансов» и послания «Друзьям» сформулировал Мицкевич (напомним немаловажное обстоятельство: перевод «Биографического и литературного известия о Пушкине» был сделан Вяземским, не менее хорошо осведомленным о настроениях в этом кругу):

Либералы, однако же, смотрели с неудовольствием на сближение двух потентатов ‹Николая I и Пушкина›. Начали обвинять Пушкина в измене делу патриотическому; а как лета и опытность возродили в Пушкине обязанность быть воздержнее в речах своих и осторожнее в действиях, то начали приписывать перемену эту расчетам честолюбия[396].

Возможно, что в кругу московских любомудров уже после публикации «Пророка» в «Московском вестнике» и родилось четверостишие, которое является не чем иным, как призывом к «не оправдавшему» возлагавшихся на него надежд Пушкину:

Восстань, восстань, пророк России,
В позорны ризы облекись,
Иди и с вервием на выи
К У‹бийце› Г‹нусному› явись.

Отводя пушкинское авторство четверостишия, мы не настаиваем на какой-то определенной гипотезе авторства. Впрочем, уже довольно давно в пушкиноведении существует точка зрения Морозова о том, что автором мог быть Соболевский[397]. Соглашаясь с издателем первого «академического» Пушкина, признаемся в том, что вопрос о подлинном авторстве четверостишия не представляется нам особенно важным по сравнению со значимостью утверждения, что сам Пушкин не мог быть его автором.

Опрометчивый оптимизм

Историко-биографический фон стихотворения «Стансы»

Единственный сохранившийся автограф «Стансов» записан на неровно оборванной сверху части листа. На линии обрыва можно различить буквы, по краям — зачеркнутый текст письма к неизвестной. При этом сами строфы почти не содержат исправлений, что указывает на беловой характер записи, под которой имеется дата «22. Декабря. 1826. году. Москва у Зуб‹кова›»[398].

От полного текста стихотворения, опубликованного в «Московском вестнике» в январе 1828 года, автограф отличается отсутствием строф «В надежде славы и добра…», «Но правдой он привлек сердца…» и первой строки в строфе «Семейным сходством будь же горд». Кроме того, порядок строф в автографе иной, чем в публикации: текст начинается со второй строки («Во всем будь пращуру подобен») строфы «Семейным сходством будь же горд». Однако эти отличия не обязательно свидетельствуют в пользу того, что сохранившийся автограф соответствует какой-то особой редакции стихотворения и что отсутствующие здесь строфы были написаны позднее. Дело в том, что строфы автографа полностью совпадают с опубликованными. Это говорит за то, что Пушкин в период между написанием автографа и публикацией не возвращался к работе над стихотворением. Отсутствующие строфы и строка, скорее всего, находились на несохранившейся части листа. Можно без оговорок согласиться с публикатором автографа, Н. В. Измайловым, в том, что перед нами «обрывок» стихотворения (III, 1134).

Важным соображением, подтверждающим, что стихотворение было закончено именно в декабре 1826 года, является и то, что, таким образом, оно оказывается приурочено к годовщине восстания; на декабрь же приходится и день Николая Мирликийского, то есть тезоименитство императора Николая, к которому «Стансы» обращены.