Пушкин, потомок Рюрика

«Говорил он мне, — вспоминала сестра поэта, — что девочку назвал Марией в честь бабушки, а отчасти потому, что не хотел дать дочери другого имени, которое можно было бы коверкать, согласно народной фантазии…»

Девочку крестили в Сергиевском «всей артиллерии» соборе 7 июня 1832 года. Ее восприемниками при крещении были Наталия Ивановна Гончарова, Сергей Львович Пушкин, Афанасий Николаевич Гончаров и Екатерина Ивановна Загряжская.

И вновь письмо сестры поэта в Варшаву супругу Николаю Павлищеву: «Александр, когда возвращался при мне домой, целовал свою жену в оба глаза, считая это приветствие самым подходящим выражением нежности, а потом отправлялся в детскую любоваться своей Машкой, как она находится, или на руках у кормилицы, или почивает в колыбельке, и любовался ею довольно долго, часто со слезами на глазах, забывая, что суп давно на столе».

День рождения маленькой Маши Пушкиной стал семейным праздником. В мае 1833 года, когда девочке исполнился год, на торжество в доме поэта собрались его родственники и друзья. По сохранившимся счетам из винного погреба Рауля можно узнать, что в тот день за здоровье именинницы было выпито четыре бутылки шампанского и столько же бутылок легкого сухого вина. (В тот год столь пышно отмечались еще и крестины сына Александра.)

Маленькая Маша вскоре стала предметом восторгов родителей поэта. «Как бы мне хотелось, милая Оленька, — пишет дочери Сергей Львович, — чтобы ты ее увидала и нарисовала ее портрет! Моя внучка — ангел кисти Рафаэля!..»

«Именно кисти Рафаэля, — вторит мужу Надежда Осиповна, — и чувствую: полюблю Машу до безумия, сделаюсь такой баловницей, как все прочие бабушки… Девочка меня полюбила; беру ее на руки…»

Детские болезни дочери доставляли Пушкину немало волнений. В письме (середина мая 1833 г.) к приятельнице Прасковье Александровне Осиповой поэт сообщал: «Моя дочь в течение последних пяти-шести дней заставила нас поволноваться. Думаю, что у нее режутся зубы. У нее до сих пор нет ни одного. Хоть и стараешься успокоить себя мыслью, что все это претерпели, но созданьица эти так хрупки, что невозможно без содрогания смотреть на их страданья».

«Что ты про Машу ничего не пишешь? — спрашивает Александр Сергеевич жену в октябре 1835-го. — Ведь я, хоть Сашка и любимец мой, а все люблю ее затеи».

А в письме к теще Наталии Ивановне Гончаровой, отправленном ей чуть ранее, летом того же года, Пушкин сообщает: «Мы живем теперь на даче, на Черной речке <…> Жена, дети и свояченицы — все слава Богу у меня здоровы — и целуют Ваши ручки. Маша просится на бал и говорит, что она танцевать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют; того и гляди будет невеста».

Бартенев писал о Марии, что, «выросши, она заняла красоты у своей красавицы-матери, а от сходства с отцом сохранила тот искренний задушевный смех, о котором А. С. Хомяков говаривал, что смех Пушкина был так же увлекателен, как его стихи».

Мария Александровна прожила жизнь долгую и нелегкую. Получила прекрасное образование, став выпускницей одного из лучших российских женских институтов — Екатерининского. В декабре 1852 года была принята к императорскому двору фрейлиной. Довольно поздно по тем временам, в 27-летнем возрасте, вышла замуж за поручика лейб-гвардии конного полка Леонида Николаевича Гартунга. Венчание состоялось в апреле 1860 года. Молодая чета после свадьбы обосновалась в Тульской губернии, в родовом имении Гартунгов.

В Туле же и произошло знакомство Марии Александровны с Львом Николаевичем Толстым (нелишне напомнить, что Толстые состояли с Пушкиными в далеком родстве: Мария Николаевна Волконская, мать Толстого, приходилась четвероюродной сестрой поэту).

Сохранилось немало свидетельств в пользу того, что писатель придал героине своего романа Анне Карениной своеобразные черты Марии Пушкиной, ее оригинальную красоту. Еще при первой встрече с дочерью поэта Льва Толстого поразили «удивительно породистые», «арабские» завитки ее волос, «эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивавшиеся на затылке и висках». Да и в черновых рукописях Каренина носила иную фамилию… Пушкина.

Муж Марии Александровны, генерал-майор Леонид Николаевич Гартунг, ложно обвиненный в подлоге и краже ценных бумаг, покончил жизнь самоубийством — застрелился во время суда, оставив лишь записку: «Клянусь всемогущим Богом, что я невиновен». Произошла та трагедия 13 октября 1877 года.

Льву Николаевичу о ней было ведомо: подобно генералу Гартунгу поступает Федор Протасов, герой толстовской пьесы «Живой труп».

Посмертно Леонид Гартунг был полностью оправдан, и доброе имя его восстановлено.

«…Ужасная смерть моего мужа была страшным ударом для меня, — писала Мария Александровна своим родным. — <…> Я прожила с ним более 17 лет и знала все его недостатки; у него их было много, но он всегда был безупречной честности и с добрейшим сердцем…»