Пушкин, потомок Рюрика

Смерть поэта пробудила лермонтовскую музу. Потрясенный гибелью Пушкина, неизвестный доселе поэт Михаил Лермонтов бросит в лицо его гонителям и убийцам гневные пророческие стихи. За них пожертвует он собственной свободой — будет сослан на Кавказ.

Вскоре после гибели поэта Россия услышит пророчество Федора Тютчева:

… Вражду твою пусть тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..

Отзовется на смерть поэта в том же 1837 году и безвестная ныне поэтесса Надежда Теплова:

Как важны были начинанья!
Увы, сколь кратко бытие!
Но имя славное твое
Веков грядущих достоянье!

Пришли проститься с Пушкиным его самые близкие друзья. Пристально вглядывались в лицо умершего поэта, словно пытаясь навечно запечатлеть в памяти дорогие черты.

Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.

«Я уверяю тебя, — писал Жуковский отцу поэта, — что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, <таилась> в нем и прежде. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда все земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина».

Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь:
Теперь, как в доме опустелом,
Все в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окна мелом
Забелены. Хозяйки нет.
А где, бог весть. Пропал и след.

«В последние дни жизни Пушкина 25 000 человек приходили и приезжали справляться об его здоровье, — свидетельствовал Алексей Хомяков. — Это все-таки утешительно… Не умели сохранить, но умели пожалеть».

…Отпевали Александра Сергеевича первого февраля в церкви Спаса Нерукотворного, что находилась неподалеку от последнего дома поэта, на Конюшенной площади. Хотя поначалу отпевать его предполагалось в церкви Адмиралтейства, где временно размещался Исаакиевский собор. (Само здание собора было еще в строительных лесах.) И в этом своем великом горе Наталия Николаевна нашла в себе силы: настояла, чтобы мужа похоронили во фраке, а не в камер-юнкерском мундире, который он так не любил…

Властями все было сделано для того, чтобы прощание с Пушкиным прошло тайно и незаметно, под покровом ночной темноты. Было ли то продиктовано боязнью народных волнений, завистью ли врагов поэта к его уже посмертной славе, — кто знает. Только полицейские чины явно переусердствовали, выполняя полученные указания. И для людей, близких к Пушкину, все это казалось унизительным. Василий Жуковский с возмущением писал графу Бенкендорфу: «…Назначенную для отпевания церковь переменили, тело перенесли в нее ночью, с какой-то тайною, всех поразившею, без факелов, почти без проводников; и в минуту выноса, на который собралось не более десяти ближайших друзей Пушкина, жандармы наполнили ту горницу, где молились об умершем, нас оцепили, и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви. Какое намерение могли в нас предполагать? Чего могли от нас бояться?»

Ночью же, через двое суток, возок с телом поэта двинулся в свой скорбный путь: в Святогорский Успенский монастырь. Сохранились свидетельства друга Пушкина Александра Ивановича Тургенева, сопровождавшего траурный поезд: «…Мертвый мчался к своему последнему жилищу мимо своего опустевшего сельского домика, мимо трех любимых сосен, им недавно воспетых. Тело поставили на

Святой горе в Соборной Успенской церкви и отслужили с вечера панихиду. Всю ночь рыли могилу подле той, где покоится его мать. На другой день, на рассвете, по совершении божественной литургии, в последний раз отслужили панихиду, и гроб был опущен в могилу, в присутствии Тургенева и крестьян Пушкина, пришедших из сельца Михайловского отдать последний долг доброму своему помещику…»

Место это было выбрано самим поэтом весной 1836 года, когда у стен Святогорского монастыря он хоронил мать. Тогда же Пушкин внес денежный залог в монастырскую казну за место своего будущего упокоения. Сделан был им и вклад в обитель: «шандал бронзовый с малахитом и икона Богородицы-пядичная, в серебряном окладе с жемчугом».

Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор…