Это очень красивый и добрый малый, он в большой моде и 4 годами моложе своей нареченной. Шитье приданого сильно занимает и забавляет мою жену и ее сестру, но приводит меня в бешенство. Ибо мой дом имеет вид модной и бельевой мастерской…»
Наступил новый, 1837-й, год. В самом его начале, 10 января, состоялась свадьба Жоржа Дантеса-Геккерна и Екатерины Гончаровой. Накануне ее С. Н. Карамзина сообщала: «Завтра, в воскресенье, состоится эта удивительная свадьба… Все это по-прежнему очень странно и необъяснимо; Дантес не мог почувствовать увлечения, и вид у него совсем не влюбленный. Катрин, во всяком случае, более счастлива, чем он».
Наталия Николаевна присутствовала на венчании сестры в церкви и «уехала сейчас же после службы, не оставшись на ужин». Александр Сергеевич не счел возможным для себя быть на этой свадебной церемонии, более походившей, по его словам, на «веселый фарс».
«И мнится, очередь за мной»
А в Петербурге давали праздничные новогодние балы. Бал у Воронцовых-Дашковых по традиции считался главным событием сезона. На него съезжался весь петербургский свет, и даже двор удостаивал этот бал своим особым вниманием. В числе приглашенных в тот вечер — 23 января — была и чета Пушкиных.
На балу молодой Геккерн вел себя особенно вызывающе по отношению к Наталии Николаевне, словно желая показать свету, что недавняя его женитьба не более чем ширма и он вовсе не намерен отказываться от своих притязаний. Дантес-Геккерн действовал словно по заранее составленному кем-то сценарию и добился успеха: Пушкин был взбешен, его раздражение достигло наивысшего предела.
Письмо поэта, составленное так, что по его прочтении дуэль становилась уже неминуемой, было отправлено барону Луи Геккерну городской почтой 26 января. Трагическая развязка близилась.
Утром в среду 27 января в ответ на просьбу д’Аршиака, секретаря французского посольства и секунданта Дантеса, прислать к нему своего секунданта Пушкин сообщал ему: «Я не имею ни малейшего желания посвящать петербургских зевак в мои семейные дела; поэтому я не согласен ни на какие переговоры между секундантами <…> я тронусь из дому лишь для того, чтобы ехать на место».
В тот же скорбный январский день, в пятом часу пополудни, в лесу у Комендантской дачи прозвучали выстрелы — снег на Черной речке обагрился кровью…
Исход дуэли известен. Три страшных дня провел в смертельных муках поэт…
Из письма Василия Андреевича Жуковского к Сергею Львовичу Пушкину, отцу поэта: «Вообще с начала до конца своих страданий (кроме двух или трех часов первой ночи, в которые они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно тверд».
Из письма князя Петра Андреевича Вяземского Александру Яковлевичу Булгакову: «Арендт, который видел много смертей на веку своем и на полях сражений, и на болезненных одрах, отходил со слезами на глазах от постели его и говорил, что он никогда не видал ничего подобного: такое терпение при таких страданиях!»
В пятницу, 29 января 1837 года, в 14 часов 45 минут оборвалась земная жизнь поэта. И наступило — бессмертие…
«Его умолкнувшая лира»
«И мнится, очередь за мной…» — строки эти навеяны были внезапной кончиной в январе 1831 года друга поэта Антона Дельвига. Сбылось пушкинское пророчество: следующим из круга близких друзей-лицеистов смерть избрала его…
«Плачь, мое бедное отечество! — горестно восклицал Александр Карамзин. — Не скоро родишь ты такого сына! На рождении Пушкина ты истощилось!»
«Россия потеряла Пушкина в ту минуту, когда гений его, созревший в опытах жизни, размышлением и наукою, готовился действовать полною силою, — потеря невозвратная и ничем не вознаградимая. Что бы он написал, если бы судьба так внезапно не сорвала его со славной, едва начатой им дороги? В бумагах, после него оставшихся, найдено много начатого, весьма мало конченого; с благоговейною любовию к его памяти мы сохраним все, что можно будет сохранить из сих драгоценных остатков…» — предавался грустным раздумьям Василий Жуковский.
«Много готовилось России добра в этом человеке… Внезапная смерть унесла его вдруг от нас — и все в государстве услышало вдруг, что лишилось великого человека», — сетовал Николай Гоголь.