Пушкин путешествует. От Москвы до Эрзерума

Романтическая Испания, где «поэзия пышно и величественно расцветала», Испания, подарившая миру шедевры Лопе де Веги, Кальдерона и Сервантеса, Испания, где «народная поэзия уже существовала прежде появления ее гениев», была для Пушкина страной поэтических грез, его мечтой – прекрасной и недостижимой…

Благословенный край, пленительный предел!
Там лавры зыблются, там апельсины зреют…
О, расскажи ж ты мне, как жены там умеют
С любовью набожность умильно сочетать,
Из-под мантильи знак условный подавать…

Не дано было Пушкину самому, воочию, увидеть Испанию. Но он готовился к встрече с ней, серьезно и обстоятельно. Изучал испанский язык и, надо полагать, наслаждался его мелодикой, звучанием, словно созданным для поэзии. «Справедливее бы прибавить, – полагал отец поэта Сергей Львович, – что он выучился в зрелом возрасте по-испански».

Пушкин понимал язык настолько, считали современники, «что мог уловить смысл предложения и сделать перевод с испанского, так и на испанский без словаря». Способствовала тому и дружба с Сергеем Соболевским, одним из тогдашних русских испанофилов. Возможно, давний приятель и был первым учителем поэта – на учебнике испанского языка, что рядом с томиками Сервантеса стоял на полках домашней библиотеки в особняке на набережной Мойки, осталась дарственная надпись: «Пушкину от Соболевского…»

Поэт мог совершенствовать свои навыки и в беседах с испанским послом в Петербурге, не раз встречаясь с тем на светских раутах. Поддерживал с ним дружеские отношения, считая испанского дипломата своим поэтическим собратом. Тот был не чужд поэзии и его перу принадлежал сборник «Сочинения в стихах…» Да и княгиня Зинаида Волконская восторгалась блестящим поэтическим даром испанца.

«Скажи мне, князь, не знаешь ты,
Кто там в малиновом берете
С послом испанским говорит?»

Хрестоматийные строки не раскрывают имени собеседника пушкинской Татьяны, но оно известно – посол Королевства Испания в России Хуан Мигель Паэс де ла Кадена.

Знаком был Пушкин с испанской поэзией: с творениями Мелендеса Вальдеса и Томаса де Ириарте-и-Оронеса, в переводах его друзей – Рылеева, Батюшкова, Вяземского. Зачитывался Сервантесом, и одно из пушкинских творений вдохновлено рассказом испанского гения. Имя славного «рыцаря печального образа» не раз упомянуто поэтом, а самого Александра Сергеевича друзья в шутку называли на французский манер «Дон Кишотом нового рода».

Знал поэт древнюю историю Испании и ее трагедию – великое нашествие мавров. Но мавры принесли не только бедствия.

«Два обстоятельства имели решительное действие на дух европейской поэзии: нашествие мавров и крестовые походы, – заметил Пушкин. – Мавры внушили ей исступление и нежность любви, приверженность к чудесному и роскошное красноречие востока…»

На Испанию родную
Призвал мавра Юлиан.

В основе пушкинского «Родрика» – испанские предания и хроники о событиях восьмого века, когда последний готский король Родерик потерпел поражение от графа Юлиана, призвавшего себе в союзники мавров.

Причиной же мести королю стала дочь графа, соблазненная Родериком и принесшая бесчестие своему древнему роду.

Мавры хлынули потоком
На испанские брега…

Но и политические страсти, кипевшие в современной Пушкину Испании, не переставали занимать его воображение. Как горячо сочувствовал он испанской революции!

Словом, все было готово для встречи Пушкина с Испанией. Но прежде ему предстояло пройти свой круг испытаний.

Пушкинский рисунок «Достигли мы ворот Мадрита…»

В далеком 1830-м путь поэта лежал в иной «пленительный предел», в буквальном смысле слова, – в российскую глубинку, в нижегородское сельцо Болдино. В считанные дни, в ноябре, Пушкин завершил одну из «маленьких трагедий» о знаменитом обольстителе Дон Гуане, где кипели настоящие испанские страсти: любовь, ревность, смерть, – и на беловой рукописной странице изобразил своего героя у стен Мадрида…

«Байрон говорил, что никогда не возьмется описывать страну, которой не видал бы собственными глазами, – замечал поэт. – Однако ж в Дон Жуане описывает он Россию, зато приметны некоторые погрешности противу местности».

А сам Пушкин изобразил родину Дон Жуана – Испанию, не допустив ни единой ошибки!

Почему-то тогда в Болдине, родовой пушкинской вотчине, созданы были самые известные «испанские» творения поэта: «Я здесь, Инезилья…», «Пред испанкой благородной…», «Каменный гость». Словно именно здесь открывался для Пушкина виртуальный канал связи с Испанией.

Он смог почувствовать колорит, почти осязаемо передать краски и запахи далекой, невиданной страны…