Пушкин путешествует. От Москвы до Эрзерума

В том же сентябре, спустя два дня, как Хиросэ оказался в Петербурге (по прихоти Его Величества Случая он поселился на Пушкинской улице!) стажер японского посольства представил его учительнице русского языка некой Сперанской. Все шло благополучно: способный ученик постигал «великий и могучий», а в свободные часы вместе со своей наставницей прогуливался по великолепным петербургским проспектам. Но как-то во время одной из доверительных бесед Сперанская весьма непочтительно отозвалась о японском императоре. Сдержанный, особенно в женском обществе, Хиросэ неожиданно вспылил, наговорил своей учительнице массу дерзостей (благо, благодаря ее стараниям, он мог уже это сделать на русском!) – и навсегда покинул ее дом.

Но к заветной цели Хиросэ продолжал двигаться упорно, и весной 1899-го он – уже студент Петербургского университета! И вот в тот знаменательный для России год – год столетия со дня рождения русского гения, – в скромной квартирке японского студента на книжной полке выстроились семь томов пушкинских стихов и поэм. Студент Хиросэ неожиданно для себя стал поклонником русского поэта!

И как-то, читая стихи, Хиросэ начертал на листе иероглифы, в которые трансформировались гордые пушкинские строки:

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Именно это поэтическое кредо русского гения оказалось столь созвучным душе самурая! То был перевод поэзии великого Пушкина на японский язык! И самый первый в истории Страны восходящего солнца!

Вольной студенческой жизнью Хиросэ суждено было наслаждаться недолго. Его ждала иная судьба: приказом из Токио он был назначен военным атташе посольства Японии. Стал получать высокое жалованье: четыре тысячи йен (правда, большую часть он отсылал в Японию старику-отцу и больному младшему брату). По долгу службы совершал поездки по Волге, в Крым и на Кавказ, досконально изучил балтийское побережье. И никогда, ни при каких обстоятельствах не изменил избранному раз и навсегда аскетическому образу жизни. Атташе Хиросэ имел самую безупречную репутацию: не курил, не пил русской водки, оставался равнодушным к женским чарам. И все же любовь настигла его.

Именно в столь значимом для Хиросэ 1899-м произошло его знакомство с дочерью контр-адмирала Ковалевского шестнадцатилетней Ариадной.

Встречи их были целомудренно-романтическими: домашние вечера (танцевать Хиросэ не умел, и Ариадна пыталась научить его простейшим бальным па), прогулки в Летний сад, катание на санях зимой…

Минуло два года, и в альбоме повзрослевшей барышни, среди привычных рисунков и стихов, появилось необычное посвящение: загадочные иероглифы, словно некий шифр, и рядом созвучные им пушкинские строки:

Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою…

То было тайным признанием в любви. Впрочем, Хиросэ был предельно откровенен. «Вероятно, перевод несколько отличается от стихотворения Пушкина, но сейчас эти стихи выражают мои подлинные чувства к вам», – так, по семейным воспоминаниям, сказал тогда Ариадне влюбленный военно-морской атташе. Глаза растроганной барышни наполнились слезами…

Хиросэ Такэо в Сибири.

Начало 1900-х гг. Фотография

Но любовная идиллия вскоре была разрушена самым простым и безжалостным образом – депешей, доставленной в японское посольство. Приказ предписывал: «капитану третьего ранга Хиросэ. вернуться на родину через Сибирь и по пути обследовать различные районы этого края».

16 января 1902 года на Николаевском вокзале Ариадна Ковалевская прощалась с тем, кому суждено было стать ее первой девичьей любовью. Японец. Странный выбор для юной петербургской барышни!

Хиросэ снял со своего самурайского меча гарду, – щиток, отделявший рукоятку от лезвия, инкрустированный перламутром – и протянул ее русской девушке. Для самурая оружие – это сердце воина. Частицу своего сердца он оставлял ей, Ариадне Ковалевской.

На память Ариадна подарила Хиросэ серебряные часы: крышка их автоматически открывалась, и на ее обратной стороне виднелся гравированный изящный вензель в виде буквы «А».

…Машинист дал последний гудок, состав тронулся, поплыл перрон, растаяла в морозной тьме хрупкая девичья фигурка.

То было последним путешествием японского капитана: через всю заснеженную Россию, Урал и Сибирь поезд пробивался к Владивостоку, и часы, что серебряным сердцем бились в нагрудном кармане Хиросэ, исправно отсчитывали месяцы, дни и минуты последних лет его жизни.

Таинственная нить, связующая его с Ариадной, да и со всем белым светом, будет вскоре оборвана ударом русской торпеды. В тот день Хиросэ Такэо исполнится тридцать шесть лет. Чуть меньше, чем его любимому поэту.