Пушкин путешествует. От Москвы до Эрзерума

И все же в биографии Пушкина есть немецкая составляющая. И начинается она с места рождения поэта – части старой Москвы, именованной Немецкой слободой!

В Пушкине текла и немецкая кровь: его прапрабабушка фрау фон Альбедиль принадлежала к старинному немецкому роду, переселившемуся из Германии еще в XV веке. Ее дочь, Христина фон Шеберг, ставшая женой арапа Петра Великого Абрама Ганнибала, была немкой лишь наполовину. Темнокожий супруг Христины выписал из Германии студента-учителя, дабы дети его знали немецкий, – не чужой им язык. Так что в доме, где рос дед Пушкина, звучала немецкая речь.

Сам Александр Пушкин немецкий язык учил лишь в Лицее, знал его плохо да и не любил. В домашнем образовании с изучением немецкого был явный пробел, и потому в Лицее отметки по немецкой словесности и языку так низки.

Но судьба распорядилась весьма затейливо: стихи неуспевающего по немецкой словесности лицеиста в будущем зазвучат на языке Шиллера и Гёте!

«И кудри черные до плеч»

Благодаря Вильгельму Кюхельбекеру, страстному поклоннику Шиллера, Пушкин еще в Лицее услышал имя немецкого романтика, прочитав его драмы и трагедии. Свидетельством тех давних поэтических бесед стали обращенные к другу пушкинские строки:

Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви…

Так уж повелось считать, что Владимира Ленского его создатель наделил не только романтическими мечтами немецкого гения, но и его роскошными кудрями.

Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь,
И кудри черные до плеч.

И все же у Ленского был реальный прототип – вечный романтик, милый неудачник Кюхля.

Петр Плетнев – Гроту (февраль 1848 г.):

«В понедельник мы все трое были у Балабиных. Я прочел там 2-ю главу Онегина. Это подало мне повод рассказать, как мастерски в Ленском обрисовал Пушкин лицейского приятеля своего Кюхельбекера».

Ведомо ли было о том самому Вильгельму Кюхельбекеру? Но в его дневнике сохранилась трогательная запись: «Читал я после обеда последнюю главу “Онегина”: в ней много чувства; несколько раз слезы навертывались у меня на глазах, – нет, тут не одно искусство, тут сердце, тут душа».

Как-то Кюхельбекер заметил, что вырос с Пушкиным, и «его знает наизусть». Верно, те же слова мог повторить и поэт.

По имени Владимир Ленской,
С душою прямо геттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.

Нет, самому Вильгельму Кюхельбекеру не довелось учиться на своей исторической родине, в прославленном и самом либеральном в Европе Геттингенском университете – рассаднике вольнолюбия и… поэтическом сердце Германии.

Не довелось и Пушкину. Хотя поэт Батюшков полагал немецкий университет, известный одновременно строгостью законов, панацеей для спасения таланта своего юного друга.

Константин Батюшков – Александру Тургеневу (1818 г.):

«Не худо бы Сверчка (прозвище поэта. – Л. Ч.) запереть в Геттинген и кормить года три молочным супом и логикою. Из него ничего не будет путного, если он сам не захочет; потомство не отличит его от двух однофамильцев, если он забудет, что для поэта и человека должно быть потомство. Как ни велик талант Сверчка, он его промотает. Но да спасут его музы и молитвы наши!»

Нет, не спасли. И дуэль, и смерть Ленского – не предвидение ли это собственной роковой судьбы?

Домой приехав, пистолеты
Он осмотрел, потом вложил
Опять их в ящик и, раздетый,
При свечке, Шиллера открыл…

Уж не читал ли своего любимого Шиллера и Вильгельм Кюхельбекер перед дуэлью с. Пушкиным? В юности, обидевшись на пушкинскую эпиграмму, Кюхля вызвал на поединок друга, избрав себе в секунданты Дельвига. Но Пушкину вовсе не хотелось участвовать в той странной дуэли, а уж тем более стрелять в Кюхлю. Первый свой выстрел он уступил обиженному приятелю, не забыв обратиться и к другому товарищу: «Дельвиг! Стань на мое место, здесь безопаснее». Взбешенный Кюхельбекер выстрелил, и пуля действительно пробила фуражку на голове Дельвига. Кюхля промахнулся, а Пушкин бросил свой пистолет. На том друзья и примирились.

Этот трагикомический эпизод не омрачил их дружбы, и Кюхельбекер боготворил Пушкина до своих последних дней.

Не сожалел ли Пушкин, что так и не довелось ему прочесть немецкого гения в оригинале? Поэтому и просил друзей прислать ему драмы Шиллера во французском переводе. Но знаменитые баллады читал, благодаря блестящим переводам Жуковского, на русском.

«Германский Патриарх»