Пушкин – Тайная любовь

Поза у его персонажа – давно нам привычная: отвернутая, со сжатыми у груди или пояса руками. Пышный кружевной ворот платья – как раз в теперешнем стиле всегда прикрывающей шею эффектными аксессуарами Екатерины. В линиях прически и лба изображения записано имя: «Екатерина Бакунина», а в линиях воланов ворота – имя ее исторического прототипа: «Марина Мнишекъ».

В жирно затушеванных буквах на кокетке платья – «традиционный» для пушкинских записей о Бакуниной явный намек на признание: «25 Мая…». В штриховке на спинке платья тоже есть такая цифра, но с предлогом «къ»: к очередной дате по-разному памятного для него и Екатерины царскосельского события Пушкин планирует ехать к ней попытать счастья снова. Почему не едет тотчас же? По лифу платья спереди и юбке-роброну сзади фигурки своей девушки сам себе и отвечает: «Я жду ея трауръ по ЕлисаветѢ». Стало быть, этот рисунок следует датировать не позже чем маем 1827 года.

Ревнивые размышления на тему Бакуниной и ее недостойных избранников преследуют Пушкина очень долго. В 1830–1831 годах он, к примеру, пытается начать уже упомянутую повесть, именуемую по ее первой строчке «На углу маленькой площади». В ней должно было рассказываться о любви Зинеиды, «уж не молодой, но еще прекрасной», изысканно одетой бледной дамы с черными впалыми глазами, окруженными болезненной синевою, к 26-летнему светскому повесе. Начальные буквы имени-фамилии его отнюдь не случайно совпадают с инициалами первого неудачного жениха Бакуниной Владимира Волкова: Валериан Володский. Да и сама фамилия героя повести, как видим, произведена от имени все того же Волкова.

На листе 24 об. этой рукописи (ПД 841) автор изображает ту, о которой думал, создавая образ своей возрастной красавицы Зинеиды. Судя по разбросанным по прическе и одежде сидящей дамы буквам – о нашей Екатерине Бакуниной после ее пребывания в 1825–1826 годах, до полного выздоровления, в Торжке и Прямухине. Причину ее «заболевания» выдает формирующая начальную букву ее фамилии – прописную «Б» – крохотная веревочная петля на ее груди (в ее сердце).

Шаль на плечах Бакуниной – указание на то, что идет осень или даже зима. Край пышного стоячего ворота платья наподобие распущенной тонко-шнурочной петли охватывает шею Екатерины в месте реальной подзажившей уже странгуляционной борозды. «Античных» профилей Екатерины на этом листе, впрочем, даже два. Изображенный слева – мелкий, с притушеванным лицом и крупными буквами имени-фамилии в линиях исхудавших плечиков и у как бы вытянувшейся от переживаний шеи – намек на недавнее экстремальное поведение нашей героини.

Судя по пушкинскому рисунку в целом, теперь Бакунина выглядит гораздо лучше: поправилась в полном смысле этого слова – и набрала свои прежние физический вес и нравственное самоуважение, и обрела в жизни уверенность, устойчивость, о которых свидетельствует ее гордая, прямая осанка. Ухо Екатерины без внутреннего выреза говорит о том, что мужчин она больше не слушает – им не доверяет. Излом линии полуоткрытых губ выражает готовность дать своим коварным воздыхателям соответствующий обстановке словесный отпор.

ПД 841, л. 24 об.

Почему наша девушка на рисунке сидит, да еще с закутанными в шаль руками? Да потому что, по общему приговору окружения, засиделась в девках: чересчур уж разборчива в женихах – после болезни еще старательнее ото всех «прячет» свою руку. Буквы, бегущие по стоячему вороту, вырезу платья и спинке дивана или кресла, на котором наша героиня сидит, сообщают: «Екатерина Бакунина заслужила…». Прячущиеся в складках шали на ее предплечье: «…лучшаго жениха». Выписанная на бедре девушки буква начинает вторую фразу, выражающую пушкинскую многолетнюю убежденность в закономерности исхода его отношений с Бакуниной: «Я ея женихъ». И примерное, по его прикидкам, время наступления этого исхода: «Я жду ея трауръ».