На это указывает третье исправление цифр на все том же придорожном столбе сюиты ПД 838, л. 99 об. Поверх цифр
Запись об этом интимном свидании, которое для себя с Пушкиным организовала в несколько экзотическом по тем строгим временам месте неистощимая на выдумку касательно всего относящегося к амурным делам Анна Керн, имеется и в сюите «ЛЕСНАЯ ОПУШКА» (ПД 838, л. 100) – мы сразу просто не стали ее читать. В траве близ корней расположенного в крайней левой – «неправильной» – позиции и как бы противопоставляющего себя всем остальным своим изображенным здесь сородичам голого дерева со сломанной верхушкой Пушкин примечает:
Его «ловеласовскую» натуру интригует не только эксцентричность любовного поведения его давней подруги в тверской глубинке. У почти усохшего дерева по имени Анна Керн на его рисунке нет «головы»: несмотря на собственные мимолетные, хоть и многолетние интимные отношения с этой женщиной, Пушкин не одобряет ее стремления к официальному разводу с мужем, порицает ее легкомысленное поведение.
У «ножек» дерева «Евпраксия Вревская» начинается расположенная в сюите перпендикулярно предыдущей фраза-продолжение мысли поэта об Анне Керн:
Пушкин прекрасно знал, что Анна уже лет пять не живет вместе со своим законным мужем Ермолаем Федоровичем, к тому времени уже генерал-лейтенантом и комендантом Смоленска, но не одобрял ее «безголовых» намерений: подумала ли она о том, на какие средства будет существовать одна, после официального развода?
Пока не отошли далеко от «Лесной опушки», заметим также явное сходство линий текста травы у корней нарисованного в этой сюите керновского дерева с травой возле него же в сюите «Пейзаж со срубленным деревом». Разница – в том, что в «Опушке» сообщение о первом сексуальном опыте автора рисунков с Анной Керн в 1825 году в Тригорском сдвинулось в прошлое – записано в отдалении штриховкой, привязанной к современности комментарием:
Пушкин не только не признает за собой обязательств по отношению к этой своей давней подруге, а и явно порицает ее распутный да еще и безмужний образ жизни. Он уже не рад даже просто встречаться с этой своей «надоедливой мухой» в петербургском салоне жены его друга Дельвига, где Анна – нечто вроде непременной детали интерьера. Кажется, в своих мемуарах Анна Петровна больше всего внимания уделяет своему общению с Пушкиным в 1828 году, но в плане описания общепризнанной в нашем литературоведении любви к ней поэта и здесь «ухватиться» буквально не за что. Все связанное с Анной Пушкиным иронизируется или не очень даже добродушно обшучивается. Услыхал, к примеру, в дельвиговской гостиной посвященные Анне стихи А.И. Подолинского
и тут же пародирует их последние строки:
Сама Анна Керн сетует: «Пушкин в эту зиму бывал часто мрачным, рассеянным и апатичным. В минуты рассеянности он напевал какой-нибудь стих и раз был очень забавен, когда повторял беспрестанно стих барона Розена: