Пушкин – Тайная любовь

Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке.
К плечу головушкой склонилась.
Сорочка легкая спустилась
С ее прелестного плеча…
Но вот уж лунного луча
Сиянье гаснет. Там долина
Сквозь пар яснеет. Там поток
Засеребрился; там рожок
Пастуший будит селянина.
Вот утро: встали все давно,
Моей Татьяне всё равно.

XXXIII

Она зари не замечает,
Сидит с поникшею главой
И на письмо не напирает
Своей печати вырезной.
Но, дверь тихонько отпирая,
Уж ей Филипьевна седая
Приносит на подносе чай.
„Пора, дитя мое, вставай:
Да ты, красавица, готова!
О пташка ранняя моя!
Вечор уж как боялась я!
Да, слава богу, ты здорова!
Тоски ночной и следу нет,
Лицо твое как маков цвет“.

Почему здесь? Потому что к этому году своей работы над романом, как уже упоминалось, относит замысел «Барышни-крестьянки», возникший у него по прочтении романа Вальтера Скотта «Сент-Ронанские воды». В вензелях, которые выводит пером прямо в тексте, записывает имена-фамилии прототипов своей будущей повести: «Бакунина Екатерина и АлексѢй Вульфъ».

ПД 835, л. 11об.

 ПД 835, л. 11об.

Карандашное изображение Екатерины в почти полный рост возникло на этом листе, похоже, значительно позже, когда повесть уже существовала или, по крайней мере, вот-вот была готова появиться на свет. Потому что автор ее уже придумал не только роли, но и имена для своих героев. Помеченная инициалами штриховки «ЕБ» на лице девушка Екатерина Бакунина у него теперь – одновременно расписанная в волнах высокого ворота и по плечу «Елизавета Муромская, барышня» и значащаяся в линиях груди и предплечья «Акулина, крѢстьянка, дочка кузнеца». В вертикальных линиях, перечеркивающих нижний по отношению к Муромской-Бакуниной мужской профиль, теперь значится «Ея женихъ БерестовѢ – АлексѢй Вульфъ».

Густая косая штриховка на лице Екатерины содержит название места действия этого произведения: «Въ ПрямухинѢ».

В рукописи самой «Барышни-крестьянки» также сохранилась рисованная пушкинская ремарка о его «режиссерском» распределении ролей в комедии положений этой повестушки.

ПД 999, л. 14

В, как его именуют ученые, кусте у строки «АлексѢй былъ истинно в изумлении…» пушкинской скорописью зафиксировано: «Акулина-крѢстьянка – барышня Екатерина Бакунина. АлексѢй Вульфъ».

Глава 13. Горе от Уманского

Предпринятая Екатериной Бакуниной вслед за волковской любовная «авантюра» имела еще горшие последствия. В 1825 году она уже, по всей видимости, стремительно приближалась к своему просто удручающему финалу. Пушкин изображает его в той же сюите на листе 12 в ПД 835 – своей Второй Масонской тетради, содержащей черновики третьей главы «Евгения Онегина». Вернемся к ее левому рисунку, на который мы уже обратили внимание, и присмотримся прежде всего к изображенной у макушки нашей девушки рядом с лицами троих ее обожателей-мужчин, первым среди которых Пушкин нарисовал самого себя, маленькой дамской сумочке-косметичке. На ней достаточно внятно выписаны инициалы героя третьего после Пушкина (во всяком случае, третьего из на тот момент ставших ему известными) любовного похождения Екатерины: «НКУ». Или, что вернее, – «кНУ», в последнюю букву которых врисован портрет анфас хозяина этих инициалов – князя Николая Уманского.

Подписаны здесь, конечно, профили и обоих предыдущих обожателей Екатерины – Александра Пушкина и Владимира Волкова. А по затылку нашей девушки расписана суть ее беды. Начало этому тексту – в левом височном локоне героини, который «вьется» буквами ее фамилии: «Екатерину Бакунину…». «Обтекая» пяльцы с вышивкой, по затылку изображения «разливается» фраза: «…чуть не до вѢрной смерти довелъ ея женихъ князь Уманскiй».