Пушкин – Тайная любовь

В лирических отступлениях третьей главы романа Пушкин не только ревнует свою Екатерину к ее недостойным женихам, но одновременно и сочувствует ей в том, что не получается у нее, по большому счету нехитрой, не умеющей целенаправленно кокетничать, устроить свою судьбу. В близлежащей к последнему рисунку строфе ХХIV этой главы по поводу влюбленности Татьяны в Онегина Пушкин, как автор романа, думающий о своей несчастной девушке Бакуниной, вполне искренне сокрушается:

За что ж виновнее Татьяна?
За то ль, что в милой простоте
Она не ведает обмана
И верит избранной мечте?
За то ль, что любит без искусства,
Послушная влеченью чувства,
Что так доверчива она,
Что от небес одарена
Воображением мятежным,
Умом и волею живой,
И своенравной головой,
И сердцем пламенным и нежным?
Ужели не простите ей
Вы легкомыслия страстей? (VI, 62)

На опыте уловления Екатерины на собственную «удочку» он хорошо знает, как у нее это бывает. В ходе любовной «игры» она быстро увлекается и ослепляется – начинает, как маленькая девочка, безоглядно верить речам симпатичного ей человека, трактовать только в хорошую сторону все его поступки. И прямо по карандашной ХХХIV строфе бежит у него на листе 12 с рассматриваемой нами сейчас сюитой строфа ХХV – как бы продолжение мысли с предыдущего листа со строфой ХХIV:

Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя.
Не говорит она: отложим —
Любви мы цену тем умножим,
Вернее в сети заведем;
Сперва тщеславие кольнем
Надеждой, там недоуменьем
Измучим сердце, а потом
Ревнивым оживим огнем;
А то, скучая наслажденьем,
Невольник хитрый из оков
Всечасно вырваться готов. (VI, 62)

Похоже, что ХХV строфу Александр Сергеевич дописывает позднее – году в 1827-м, когда заново просматривает черновики при подготовке главы к печати. В раздумьях о том, почему Екатеринин богатый «улов» князь Уманский тогда так резко «сорвался» с ее «крючка». А действительно, почему? И что именно в его поведении по отношению к ней заставило ее лезть в петлю? Ведь не полезла же после первого «облома», когда получила информацию об измене своего жениха Владимира Волкова…

Но та информация компрометировала в ее глазах именно Волкова, а теперь все наоборот – сомнению подвергается ее собственное честное имя. На левом рисунке листа 12 ПД 835 замаранный несчастный по виду профиль Бакуниной крупным рыболовным крючком «прицеплен» к подолу ее же платья за пятно на ее собственной щеке. Значит это, что причина несчастья с Бакуниной – запятнанность ее «подола», то есть ее женской чести, репутации. И коварно пятнает ее в глазах окружающих, судя по пушкинскому рисунку, разобиженный ее укорами в измене предыдущий жених ее Волков. На его обманную блесну с парой крючков попалась ведь не одна Екатерина, а и ее следующий жених «хитрый лис» князь Уманский, поверивший во все, о чем Волков ему колокольчиком на своей удочке с блесной о Бакуниной «назвонил».

Когда Пушкин рисовал свою Екатерину в пятой и шестой главах, его явно беспокоил ревнивый вопрос о том, были ль вообще у его девушки близкие отношения с ее «убийцей» князем Уманским? В организованном им в пятой главе для его романной Татьяны кошмарном сне он демонстрирует нам целую «шайку» чудовищ – вроде как женихов своей героини Татьяны. И первыми среди них упоминает пару очень даже приметных для нас персонажей. Один – «в рогах с собачьей мордой» – очень похож на намек на измену и волчью морду первого кандидата в мужья Бакуниной, Волкова. Другое чудовище – «с петушьей головой» — заставляет вспомнить по-стариковски зачесанную в «гребешок» спереди, полулысую на темени и петушьей «гривкой» спадающую на ворот фрака прическу второго бакунинского кандидата в мужья, возрастного князя Уманского.