Нельзя не заметить также, что правая Бакунина внимательно читает письмо
, а на правом ее плече удобно «пристроились» две новомодные тогда ручки с железными перьями. Пара ручек предполагает, понятно, письменный диалог. Пухленький кошелек, на котором покоится перо одной из ручек, а также изображенные рядом с ручками кофемолка с туркой подсказывают, что тема этого диалога – деловая, рабочая. А трудится – «варит кофе» – наша девушка, как известно, по обязанностям фрейлины у императрицы Елизаветы Алексеевны, которую она, как подчиненная, просто обязана была информировать о своей беде. И попросить в связи со своей затянувшейся болезнью отпуск. Кстати, фрейлины имели тогда оплачиваемые казной больничные и отпуска с проездом.Впрочем, срочно возвращаться в столицу к своим обязанностям Екатерине зимой 1825–1826 года и не требовалось: ее благодетельнице Елизавете Алексеевне в то время было не до прогулок и интересных бесед с самой интеллектуально развитой из своих фрейлин Бакуниной. Императрица была уже очень больна и в гораздо большей мере нуждалась в медицинском уходе и теплом климате, для чего супруг-император еще в сентябре вывез ее к морю – на юг страны, в Таганрог.
Перед отъездом Елизавета отправила в бессрочные отпуска почти всех своих девушек. Поскольку Бакуниной при ней в тот момент не было, ей пришлось заменить ее всю свою сознательную жизнь проведшей при дворе фрейлиной Екатериной Валуевой – истеричной, хоть и беззаветно преданной ей толстухой возрастом на пять лет старше нее самой. В период собственной беспомощности и нешуточных опасений за здоровье и саму жизнь любимой старшей подруги-императрицы злосчастный отказ Уманского от своих брачных намерений оказался для Бакуниной той самой последней, переполнившей чашу ее терпения каплей…
Растущая, кажется, от кончика пера одной из ручек роза
– символ императрицы Елизаветы – говорит о том, что добрая сердцем работодательница Екатерины от всей души жалеет ее, соболезнует ей, желает ей благополучия и счастья. Однако на этом рисунке Пушкин изображает еще и легкую обутую в изящную туфельку женскую ножку – символ красавицы. Эта ножка направлена от вместительного правого («правильного») кармана платья Екатерины, застегнутого на пряжку в форме инициала императрицы Елизаветы Алексеевны – большой буквы «Е», к «мягкому месту» пониже спины нашей девушки. Ножка свидетельствует о том, что были в ответном письме все еще красавицы-императрицы Елизаветы Алексеевны и не очень приятные для Бакуниной известия.ПРАВИЛО № 41:
женская ножка в пушкинских сюитах – всегда метонимия красавицы.Очевидно, по кончине 19 ноября 1825 в Таганроге императора Александра Павловича в связи с изменением собственного статуса вдовствующая императрица была уже не в состоянии содержать прежний штат фрейлин, и почти со всеми своими девушками, отправленными ею в бессрочные отпуска на период своей болезни, расставалась окончательно. Длительно болеющая Екатерина Бакунина тоже подлежала увольнению. Единственное, что Елизавета Алексеевна могла сделать для своей любимицы, это походатайствовать об ее устройстве в свиту своей сменщицы, новой императрицы Александры Федоровны.
Почему Пушкин графически как бы иронизирует над бакунинской отставкой? А потому что думает, что это ему сейчас как никогда на руку. Полагает, что, оставшись без дающего ей известную независимость заработка, Екатерина с гораздо большей охотой примет его предложение руки и сердца, которое он вскоре намерен ей повторить. Письмо от императрицы Елизаветы только подтверждает мою версию о том, что болеет и переживает свое горе Екатерина не рядом с нею в Петербурге или Таганроге, а в Тверских краях – в Торжке и Прямухине.
Здесь, кстати, ее в беде есть кому адекватно понять и поддержать. А нам в связи с этим – осмыслить истоки поведенческого экстремизма нашей девушки, который на поверку оказывается прямо наследственным, фамильным. К моменту несчастья с Екатериной 1825 года в семье Бакуниных еще, конечно же, не забылась драматическая история любви ее дяди Александра Михайловича. В 1810 году вернувшийся из Европы 42-летний высокообразованный хозяин усадьбы Прямухино влюбился в 18-летнюю падчерицу своего соседа и старинного приятеля Павла Марковича Полторацкого Варвару Александровну Муравьеву (1792–1864) и начал мечтать о собственной семье. Стихи Бакунина этих лет – прямо мольбы о любви:
В связи с любовной тоской ему часто приходят на ум мотивы смерти, добровольного ухода из своей омраченной одиночеством жизни: