Пусть ярость благородная

– Михаил Васильевич, проводите меня до вагона-ресторана, будьте любезны, – и уже полушепотом: – Хочу задать вам пару вопросов, но так, чтоб не слышали ни Сандро, ни Мишкин.. Скажите, а почему вы с нами то преувеличенно вежливы, но, наоборот, прямолинейны, почти грубы. Мы ведь и обидеться можем.

– Ваше Императорское высочество, – так же тихо зашептал я, – бывают моменты, как сейчас, когда мы не заняты делами, и тогда я капитан первого ранга, а вы принцы и принцессы крови. Тут любая прямолинейность и грубость будет неуместна и приравнена к оскорблению. Но как только речь заходит о спасении России, тут нам следует быть соратниками, каждый их которых должен выполнять свою часть плана. Именно равноправными соратниками, каждый из которых действует в рамках своих возможностей, и только тогда у нас что-нибудь получится. Нам не нужна власть над Россией, нам надо чтобы она была Великой, Процветающей и в Безопасности. Власть это по вашей части, именно для этого вас и родили на свет. Так извольте же соответствовать лучшим эталонам, а не худшим.

– Ну, вот опять, – усмехнулась Великая Княгиня, – но я принимаю ваши объяснения. И, кстати. Объясните в отношении меня – лучший эталон, это кто – неужели Екатерина Вторая? Недаром же у нее есть титул «Великая»?

Но тут мы пришли в вагон-ресторан и я получил право не отвечать на последний вопрос.

Ужин проходил в почти полной тишине, только изредка позвякивала посуда. Повар сегодня превзошел сам себя, да и их Императорским высочествам было не до разговоров. Сначала длинный санный путь по льду озера, потом достаточно нервный разговор, в ходе которого на их бедные головы упало множество неожиданной и крайне неприятной информации. Во время ужина я незаметно наблюдаю за господами Романовыми и вижу, как эта информация, получив время и возможность несколько упорядочиться, аккуратно оседает в их головы. Ведь это далеко не самые глупые из Романовых – я имею в виду Александра Михайловича и Ольгу – а скорее, наоборот. У Михаила же явственно проглядывает сидром затянувшегося детства, которое длится и длится. По моему мнению, возможность того, что когда-нибудь на него будет возложена Высшая Власть, пугает его больше, чем перспектива безвременной смерти от рук революционеров. Пожалуй, с идеей Пал Палыча Одинцова о Великом Государе Михаиле Втором придется распрощаться. Предел его компетенции – командир бригады, дивизии, или, в крайнем случае, корпуса. Фсе! На этом его возможности исчерпываются полностью. И не надо на него давить – в ответ он только упрется, и ничего больше мы от него не получим. Пусть идет по военной стезе, только надо будет проследить, чтобы ему не испортили жизнь стервозные великосветские бабы, желающие получить в сожители Великого Князя. Он в нашей истории, наверное, оттого так скандально и женился, чтобы окончательно перекрыть себе путь на престол. И даже если он сам не осознавал, для чего ему нужна эта связь с женой его подчиненного, то подсознание тут поработало на все сто процентов. Оно, это подсознание такое упрямое и трудновоспитуемое…

Возводить же на престол Александра Михайловича – геморрой еще тот, уж больно давно отделилась основного древа Романовых эта ветвь. Перед ним слишком много претендентов, ведь его отец – самый младший сын Николая I, да и он сам лишь четвертый сын в семье. Пожалуй, лейтенант Мартынов прав – придется Одинцову браться за Великую Княгиню Ольгу Александровну, других вариантов пожалуй что и нет. И будет у нас императрица Ольга Первая – или Вторая, если засчитать в ряд мать конунга Святослава. Вон она – сидит напротив и клюет, как птичка, из тарелки нечто постное, сама не подозревая о своих перспективах. Да, пора вспоминать старую добрую песню, которая здесь еще не написана – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». И напоминать всем, что пика относительного могущества Российская Империя достигла при Екатерине Второй, она же Великая. Это когда вся Европа на цыпочках ходила, только чтобы не потревожить чуткий сон русского медведя. Это уже при Павле I и его сыне Александре Палыче нас стали меньше уважать, но тысяча восемьсот двенадцатый год все поправил. И целых сорок лет, до самой Крымской войны, никто не решался проверить Россию на прочность. И, возможно, если бы Николай Палыч нашел тогда в себе силы, как ИВС выйти к народу и сказать: «Братья и сестры, на нас напал лютый враг, но наше дело правое, победа будет за нами» – русский мужик бы поднялся и еще раз порвал бы французов заодно с британцами на портяночные лоскуты. И неизвестно, где бы окончилась война – в Париже или даже в Лондоне, но уж точно не в Севастополе. Но не срослось…

Внезапно я поймал взгляд Александра Михайловича – тот указал глазами на выход, я кивнул в ответ; ну что же, главам делегаций предстоят переговоры тет-а-тет.