Пусть простить меня невозможно

Сама бы я не справилась никогда, но у меня был должник. Человек, которого все считали мертвым. И именно к нему я сейчас ехала, указав таксисту адрес, который клялась себе забыть навечно, как и того, кто там проживал… а точнее, влачил жалкое существование. Я бы никогда и не поехала… но я уже знала, что нам с Русланом никогда не быть вместе. И у меня развязаны руки, я теперь свободна.

Сколько всего за эти дни я успела узнать о Зарецком, сколько всего перечитать, перелопатить. У меня теперь было время узнать так много, и раскрывая шкафы с многочисленными скелетами, я ужасалась тому, что раньше не знала, с каким чудовищем мы все имели дело. Точнее, оно пряталось за многочисленные спины своих прихвостней, своих пауков, расползающихся по умело сплетенной паутине.

Савелий, Царь, Ирина, моя подруга Надя, похищение детей, покушение на Руслана, смерть Лены, изнасилование Карины. Нармузиновы всего лишь пешки в этой игре, всего лишь фигурки на огромном шахматном поле. Вместо них появятся другие, третьи, четвертые, а самый главный тарантул всегда один, и только он дергает чудовищные нити и правит балом. Я должна отрубить его мохнатые лапы. Пока он жив, пока сидит на своем троне, моя семья в опасности, мои дети под прицелом. И это он виноват… он виноват во всем, что сейчас происходит. Отобрал у меня самое ценное и дорогое, выдрал с мясом мое сердце и душу, превратил в пыль мое счастье. И я ощущала, как впервые внутри меня поселилось нечто черное, кровавое, живое. Оно шевелилось, дергалось, пульсировало. Это была ненависть. Черная, необратимая. Та самая, которая затмевает глаза и превращает человека в своего раба. Я теперь жила ею. Этой ненавистью и пониманием, что я должна дать этому зверю внутри кусок мяса, утолить его жажду. Я буду воевать за своих детей, воевать за их жизнь так, как никто и никогда не воевал с этим упырем. И я взорву его гнездо изнутри. Если не убью, то основательно покалечу.

И сейчас я поднималась по ступенькам старого двухэтажного дома в самом злачном районе города, где в большинстве своем обитали бомжи, наркоманы и всякая шваль. Одетая в потертые джинсы, лохматая, в грязной толстовке и стоптанных кроссовках я стала невидимой для всего мира. Постучала позывными три раза в дверь и затаилась. Он откроет не сразу. У него займет время. Потому что он инвалид и с трудом передвигается.

Прошло около пяти минут, прежде чем обшарпанная и порезанная дверь приоткрылась, и я увидела изрытое шрамами страшное лицо со знакомыми глазами.

— Когда-то ты сказал, что я могу прийти за долгом в любое время. Это время настало.

Несколько секунд смотрел мне в глаза, скинул цепочку и дал войти в помещение. В нос ударил странный запах. Так пахнет в церкви или на кладбище. Вроде приятно, но в то же время начинает покалывать кончики пальцев и хочется перекрестится.

— Гостей не ждал. Прости, не прибрался, и есть особо нечего. Могу чаю из листьев смородины заварить.

Голос надтреснутый, сиплый, идет с палкой, сильно припадая на левую ногу. Шумное дыхание слышно издалека. Прошла следом на кухню, села на единственный табурет возле колченогого стола.

— Как здоровье?

— Твоими молитвами, Оксана, а точнее, деньгами… жив пока. Благодарить не стану. Бога о тебе молю каждый день.

Обвела кухню взглядом — на полках иконы, свечи. Несмотря на убогость квартиры, везде чисто, покрашено.

— Чем обязан… через столько лет?

— Связи твои нужны.

— Я давно ни с кем не общаюсь. Я отошел от всех дел. У меня свой путь.

Я внимательно посмотрела на мужчину.

— У всех нас свой путь. Но ты обещал мне вернуть долг. Я никогда не приходила и не напоминала тебе о нем.

— Но все же пришла.

— Да, жизнь заставила. И прийти было больше не к кому.

— Если ОН узнает, кому ты помогала и кого с того света вытащила, нам обоим несдобровать. Я уже давно ничего не боюсь… а ты…

— И я не боюсь. У него теперь своя жизнь. У меня своя.

Мужчина пристально на меня посмотрел… уголок его перекошенного рта слегка дернулся.

— Своя жизнь, говоришь… да, я помню твою жизнь без него.

— Это теперь не важно. Я хочу знать, как подобраться к Зарецкому. Мне надо, чтоб меня представил кто-то, кому он доверяет.

Лицо моего оппонента застыло. Словно превратилось в маску.

— У меня нет и не было таких связей.

— Ты лжешь.

Вскочила с табурета и сделала шаг к нему.

— Лжешь. Есть. Ты работал на его человека и спал с дочерью этого человека.

— Я больше в это не сунусь. Ясно?

— Сунешься. Если хочешь жить — сунешься. До сих пор я молчала о том, что ты остался жив. Молчала и жалела тебя, предателя. Жалела, потому что когда-то ты не дал мне сдохнуть от отчаяния. Помоги мне, иначе я помогу тебе исчезнуть навсегда.

Наверное, я была способна даже убить, и эта ярость пугала, была незнакомо-острой и сильной. Похожей по своему накалу на любовь, только не грела, а жгла ледяным холодом.

— Пути Господни неисповедимы, — пробормотал он.

— Неужели? А когда ты весь в язвах и с гангреной стоял с протянутой рукой на трассе, тоже так думал? Если Руслан узнает, что ты жив — смерть покажется тебе раем.