Пустогрань

– Я видела ту сцену, на которой меня встретил Охотник. Правда, Охотника там не было… или был. Он стоял у меня за спиной и как будто хотел… – Маричка запнулась и замолчала.

– Ну-ну, вот видишь, рано или поздно ты тоже, как и все мы, встретишься с Охотником снова. Хотим мы этого или нет, самое ужасное всегда наступает. И я не страшусь этого. Не уверена, что с моим даром вы сможете стать сильнее, в конце концов, Маячник куда сильнее меня и умеет больше. Я же хочу остаться с Охотником наедине.

– У вас есть какой-то план?

Горгулья усмехнулась и долго смотрела в одну точку, не произнося ни слова. Маричке показалось, что в этом молчании заключено куда больше, чем во всех тех словах, что они произнесли: и грусть, и ожесточенность, и надежда. Маричке очень хотелось успокоить Горгулью, ей казалось, что только она одна сможет подобрать правильные слова, но мысли путались, а прервать молчание казалось кощунством.

Горгулья наконец заговорила:

– Я просто хочу, чтобы вы ушли. Во мне не осталось ничего, что могло бы вызвать чувства, только пустота. – Горгулья кивнула на озабоченную дрожь Тени. – Нет, она не захватила меня полностью. Все-таки у меня еще есть моя работа, мой дар и мои привычки, у меня даже осталось немного красоты. Но я чувствую, как ширится во мне пустая темнота. С того дня, как не стало учителя. И я была настолько глупа, что не спешила ее прогонять. А потом стало поздно… И сейчас я делаю свою пустоту даром. Наверное, это возможно. Я дождусь, когда Охотники окажутся здесь. И удвою их пустоты своей. И тогда только узнаю, сработает ли это. Кто-то заберет мой дар, а кто-то – мою пустоту. И, знаешь ли, девочка, пустоты во мне больше, чем кажется. Ее очень много. И совсем скоро, я чувствую, я перестану ее контролировать. И тогда я прошу вас не мешать мне.

– Но ведь… вы исчезнете!

– Все рано или поздно исчезает. Я верю, что за стеной тишины смогу встретить моего учителя и обнять его. Скажу ему все, что так давно тлеет во мне. Ведь во мне больше не будет пустоты, которая мешала бы сказать.

– Но не будет и дара.

– Да, скорее всего, не будет. Но есть что-то еще в нас. Еще большее. То, что позволяет людям вне магии ощущать себя бо́льшим, чистейшим, нужным. Я найду это там, я знаю.

Все снова замолчали. Такая решимость смутила Маричку. Она чувствовала притаившуюся несправедливость, все снова ставящую под сомнение. Какой будет их миссия, если с первой же просьбы они провалились, провалились в пучины еще большей беды, чем им представлялось. Как они смогут все сделать правильно, если сразу же услышали отказ? Маричка судорожно подбирала слова.

– Ну-ну, будет, малышка. – Горгулья ласково погладила Маричку по плечу холеной ладонью. – Вам пора, а я смогу задержать их, чтобы вам идти было спокойнее. Все равно я самая первая в их листе.

– Вы?

– Не думай, что только старик такой умный. Ты же знаешь, почему он послал вас именно ко мне в первую очередь. Не знаешь? Потому что каждый считает, что несчастную и одинокую женщину проще уговорить. А если не удастся уговорить, то можно заставить. Ведь никто за нее не постоит… А за меня не нужно стоять, я не только могу, но хочу остаться один на один с теми, кто попытается принудить меня к чему-либо.

– Но разве вы не понимаете, что это неправильно?!

– Понимаю. Я могла бы поступить иначе, верно, по твоему мнению. Но это твоя правота, а не моя. А значит, она несправедлива.

Маричка нахмурилась. Она никак не могла понять, почему же Горгулья так настойчиво хочет оставить себе дар, не хочет помочь, хочет мстить одна, не хочет и сама принять помощь. Ей хотелось даже встряхнуть женщину хорошенько, закричать, что та все делает неверно, криво, что она только все испортит, что таким красивым людям нужно жить! Но почему-то молчала, бросая хмурые взгляды на своих спутников.

– Что ж, вам, пожалуй, совсем пора. Впереди еще много дел и разговоров. – Горгулья поднялась и, мягко подталкивая Маричку в спину, выпроваживала всех из квартиры. – Поверь мне, Маричка, то начало, о котором ты все думаешь, вовсе даже не начало. Так, приподнятая обложка, не более. Не я заслуживаю стать началом… Я уже закончилась.

Горгулья улыбнулась, и от этой улыбки в глазах у Марички защипало. Она обняла худую женщину, почувствовала ее жесткое, словно окаменевшее, тело и заглянула в глаза. Глаза были сухими и спокойными, а подбородок гордо вздернут.

– Ступайте. Несколько часов вам точно ничего не грозит. – Горгулья махнула на прощание рукой, дождалась, пока Маричка со товарищи зайдут в лифт, глубоко вздохнула и беззвучно прикрыла дверь, не запирая замков.