Пустогрань

Она не может осознанно менять иллюзию, но в моменты опасности у нее это получается. Главное – быть готовой к перемене обстановки. А что если ее закинет в жерло вулкана?! Маричка тяжело дышала, слезы остужали разгоряченные щеки, локоть простреливало. Что делать, что… Она оглядывалась по сторонам. Слева чавкнула кочка, Маричка затаила дыхание. Белка взмыла на хиленькую осинку. В коленках Маричка чувствовала ледяной холод. Нужно идти. Иначе все это продлится вечно. Или Охотник все же поймает ее, ухватится за дар – и уже не отпустит, как паук, вьющий кокон вокруг пчелы.

Маричка еще несколько секунд просто дышала с закрытыми глазами, а потом рванулась вверх по насыпи. Она чувствовала, как за ней поднимается Охотник, у него не выйдет наброситься на нее из засады, нет! Она лишит его такой удачи! Маричка взбиралась наверх, окатыши тащили вниз, осыпаясь ручьем под ногами. Она бежала, помогала себе руками, не оборачиваясь, бросала себе за спину полные пригоршни мелких камушков, чтобы отвлечь, остановить. Она почти рухнула на рельсы, но тут же вскочила. Прямо напротив возникло изодранное лицо Охотника. Он уже не ухмылялся, он хищно скалился, он зол, Маричка смотрела в глаза-точки и молчала, судорожно выравнивая дыхание.

Охотник снова бросился в атаку, но его опрокинул на Маричку очередной состав. Они не почувствовали удара, а провалились в узкую яму, над ними грохотал товарный поезд, а Маричка все смотрела и смотрела в черные капли глаз. В их поблескивающей темноте таилась Пустота. Маричка не чувствовала его веса, не чувствовала его рук, дыхания и острых костей, она видела Пустоту и не отпускала ее. Пустота разворачивалась темно-серой скатертью, ковром в безлюдных залах из камня и пыли, пыль обращалась в ничто за следами Марички. Уже не было ни железной дороги, ни поезда, ни лопаток, упирающихся в землю, ни звенящих стрижами рельс, был только замок Пустоты, который находился в мире Пустоты, и в нем Маричка медленно шла, оставляя следы в слое ничего. Маричка про себя считала шаги, чтобы удержаться хотя бы за тупые нелюбимые цифры. Здесь не пахло, не сквозило, не существовало цвета или верного контура. Каждый штрих, за который удавалось зацепиться взглядом, размывался. Не было ни направления, ни времени, никакой цели или пульса. Движение само по себе сходило на нет. Цифры оборвались. Маричка застыла. Ни звука, даже ее собственное дыхание здесь замирало. Сколько она стояла так, не двигаясь, или двигалась, но просто не понимала этого, потому что ни одного ориентира здесь не существовало? Только шуршащее в голове ничто, затормаживающее все мысли, все устремления, все надежды. Маричке нестерпимо захотелось присесть, но она побоялась, что ее засосет в слабо подрагивающую под ходом ее сердца трясину. Страх, сердцебиение, колени, вот она, она здесь, она в Пустоте. Маричка щелкнула браслетом по запястью. Звука не последовало. Вдруг, одна за другой, мимо пронеслись серые тени, бесплотные, но двигающиеся, Маричка ринулась за ними. Она не вполне понимала, что ищет, но была уверена, что поймет, когда найдет. Еще много-много – или всего лишь десять? – шагов, теней вокруг становилось все больше. Они не касались Марички, не дарили тепла или ветра, но она ощущала их присутствие и упрямо двигалась вперед, пока тонкая, в нитку, полоса света не прочертила горизонт.

Маричка побежала, спотыкаясь, увязая в пустотах, как в зыбучем песке, проваливаясь по пояс, стряхивая с лица клочья ничего, срывая дыхание и разжигая в легких огонь. Вокруг колыхались уже видимые призраки: корни деревьев, карандаши, лица, чей-то почерк, балконы, дороги сплетались в орнамент, ведущий к границе. И Маричка столкнулась с ней. Как со стеклом, толстым, прочным, непроницаемым для звука. А за стеклом под грязной стеной сидел мальчишка лет четырех. Перемазанное личико, не просохшие еще светлые полоски от слез, полные страха и отчаяния глаза, израненные стопы и кровящее плечо. В ладошках – искалеченное тельце птицы, вокруг обломки и запах гари. Маричка набросилась на стекло с кулаками. Так важно, так нужно достучаться, сломать грань между ней и мальчиком! Она непременно спасет его, поможет, не позволит Пустоте, подкрадывающейся к нему, завладеть израненной душой. Граница пружинила и не поддавалась. Маричка сбила костяшки в кровь, криком сорвала голос, но мальчик даже не взглянул на нее, он приветствовал подкрадывающуюся Пустоту и принимал ее, чтобы выбросить наконец мертвую птицу и уйти. Маричка упала на колени и разрыдалась. Стекло померкло, подернулось дымкой, из-за него на Маричку печально и встревоженно смотрел тот самый мальчик в белоснежной рубашонке, вокруг него порхала еще живая колибри, мальчик что-то шептал, но слов не удавалось разобрать. Маричка силилась услышать, умоляла говорить громче, прислушивалась снова и снова – и наконец поняла.