Пустошь (СИ)

Учиха кивнул или подумал, что кивнул. Он смежил веки, продолжая из-под прикрытых ресниц наблюдать за доктором.

Как ему показалось, мужчина вышел из комнаты на некоторое время, затем вернулся, взял со стола какой-то лист и, сев обратно в кресло, начал неспешно записывать в нём что-то.

Скрежет ручки по бумаги не раздражал, а наоборот убаюкивал. Боль уходила на задний план, а в голове было пусто… так, как не было уже последние несколько дней.

***

– Болезнь прогрессирует довольно быстро, – спокойный голос Орочимару пробивался в сознание, сквозь толстый слой тягучего сна.

– И?

А этот грубый, требовательный голос… кажется, его отца?

– Но больной не желает возвращаться в клинику.

– Мне плевать, чего он не желает. Это нужно лечить!

– Увы, это не лечится. Только… смягчается.

– Ты уверен, доктор?

– Я занимаюсь этим очень долго… исследую. И моя компетенция вне сомнения, если вы об этом.

– Что ты предлагаешь?

– Я могу выезжать к вам на дом, но это не заменит полноценного лечения. Саске – совершеннолетний человек, и держать его в клинике без его желания – противозаконно.

Вздох. Парень почувствовал на себе взгляд и попытался открыть глаза. Тяжёлые веки поддались, но две расплывчатые фигуры вряд ли были похожи на людей.

– Что ты дал ему?

– Морфин. Увы, это единственный способ полностью купировать боль, хотя бы на пять часов. Он может принимать другие лекарственные средства, но… это как витамины.

– И что? Теперь он всегда будет таким?

– Большую часть времени.

– Лучше бы ему быть в клинике, – сожаление и разочарование в голосе.

Конечно, его младший сын оказался слабаком. Настолько ничтожной дрянью, что умудрился подцепить такое заболевание, расстроить мать, заставить отца озаботиться поиском: клиники, врача… да и вообще. Стал обузой.

Хотелось встать прямо сейчас и уйти подальше. Чего он ждал, когда звонил Орочимару? Что тот предоставит ему бесплатную крышу над головой?

Наивный.

– Меня волнует другое: не ошиблись ли мы в расчётах срока. Болезнь… очень упрямая и настойчивая.

Он говорит об этом так, словно она – живой человек? Сумасшедший…

– Как по мне, так они все одинаковые, – фыркнул Фугаку.

– Нет, – протянул Орочимару. – У каждой своё лицо, свой характер.

Саске хотел усмехнуться. Но вновь безрезультатно. Он облизнул сухие губы, понимая, что ужасно хочет пить. Но просить – никогда.

– Ему лучше поехать домой. Завтра, после обеда, я могу заглянуть к вам… за отдельную плату. Вызов на дом, знаете ли.

– Договорились. За деньги не волнуйся, – выдохнул Фугаку, поднимаясь из кресла.

Чьи-то жёсткие руки подняли Саске с кушетки. Голова дёрнулась, приваливаясь к чьей-то груди, пахнущей сигаретами и дорогой туалетной водой. Вновь горький ком в горле. Но не было сил и желания даже на это.

Наивный…

***

Окончательно проснулся парень ближе к обеду. Раскрыв глаза, он не был удивлён тем, что пялится на потолок своей собственной комнаты. Вчерашний разговор отца и доктора, невольным свидетелем которого Учиха стал, въелся в память.

Сначала Саске подумал, что будет злиться.

Но потом накатило какое-то безразличие.

Он взглянул в окно: серое небо, тучи… всё как будто подчёркивало его настроение.

Тупая головная боль проснулась вместе с ним, но на неё он почти не обращал внимания, пройдя в ванную.

Уже там, парень с лёгким удивлением обнаружил в кармане джинс склянку с таблетками, которую поставил на полку, а сам залез под душ.

Давно пора было смыть запах речной воды.

Вместе с сонным оцепенением.

Может, душ вернёт ему желание: куда-то двигаться, что-то делать?

***

Орочимару исправно приходил каждый день в течение недели, находя своего пациента всё в той же комнате, всё в том же состоянии. Многие больные переживают принятие своей скорой кончины именно так: апатично, отгородившись от всего мира тонкой дверью своей комнаты. К сожалению, он знал, что это обманчивое спокойствие не продлится долго. Ещё день или два, и придёт другая фаза – гнев. То состояние, когда мозг Саске полностью примет мысль о своей скорой смерти, о том, что ему осталось-то всего ничего. И тогда начнётся самое… беспокойное время. Раздражение, неконтролируемая злость: на мир, на всё вокруг, на себя, на друзей, если те есть.

Болевые приступы возвращались почти так же исправно, как и доктор. Чаще всего ближе к ночи или с утра. По крайней мере, мать Учихи говорила именно так доктору, когда тот, оставив надежду разговорить парня, переключился на его окружение.

За неделю Орочимару насчитал пять случаев острой боли, которую нельзя было оставить без внимания. И пришлось объяснять старшему брату Саске, как делать уколы, сколько колоть и куда. Отдавать столь сильное лекарство больному запрещала этика, закон, да и мораль. Также что-то говорила личная выгода, которую мужчина подкармливал каждый день, навещая своего ценного пациента.

***