Пустошь (СИ)

- Орочимару, - спустя короткую паузу сказал Мадара. - Не советуй мне. Я не просил твоего мнения. Сделай свою работу, и я уничтожу твою папку.

Учиха положил трубку, а Орочимару устало выдохнул.

Как так получается, что за ошибки молодости приходится расплачиваться всю жизнь? Как так вышло, что он, осмотрительный, расчётливый и такой осторожный юный хирург попал в лапы к этому огромному пауку, что вплёл его в свою паутину очередным коконом, из которого можно сосать силы и выгоду, пока не останется лишь одна тонкая оболочка?

Перед глазами замелькали почти забытые образы, в уши врезался выцветший голос и Орочимару закрыл глаза, откидываясь на спинку кресла, позволяя воспоминаниям захлестнуть его.

Он запомнил её такой, какой она была в свой первый визит в клинику: высокая, излишне худощавая, но всё равно красивая. В разум Орочимару надолго впечатались правильные, острые черты её лица, чуть раскосые миндалевидные глаза такого насыщенно-чёрного цвета, какого мужчина не видел ещё никогда в своей жизни.

Она была монохромной: белая кожа, иссиня-чёрные волосы. Это контраст делал её какой-то неживой иллюстрацией к чёрно-белому произведению.

- Фугаку сказал, что вы хороший доктор, - задумчиво проговорила она, проводя тонкими пальцами по столешнице его рабочего стола.

Её глаза, иронично блеснув, посмотрели на Орочимару, меж тонких бровей залегла лёгкая морщина и она произнесла по слогам:

- Перспективный. Так он вас назвал.

- Будем надеяться, что ваш муж не ошибся, - скупо улыбнулся Орочимару, открывая личное дело этой пациентки.

«Рак головного мозга», - прочитал он приговор и вскинул взгляд на женщину. Та, заметив блеснувший в его глазах страх, мягко улыбнулась:

- Он мне не муж. И вряд ли им станет.

Орочимару кивнул.

- Значит…вы хотите операцию?

- Он хочет, - пожала плечами женщина, отворачиваясь к окну и теряя весь интерес к беседе. - Потому что я пообещала отдать ему на воспитание сына, если меня не станет. А кому нужен чужой ребёнок?

- То есть…вы отказываетесь от операции?

- Доктор, - она скосила на него сначала глаза, а потом повернула лицо. - Операция должна состояться, но…я не должна выжить.

Она поднялась из кресла, вынимая из сумочки серебристый портсигар и сжимая бледными губами тонкую сигарету. Чиркнула зажигалкой и вновь убрала всё это в сумку.

- Посмотрите внимательно на диагноз, - прищурилась женщина, отходя к окну и выпуская дым. - И скажите честно, какие у меня шансы.

Орочимару, с трудом оторвав взгляд от этой красивой, но такой…ненастоящей посетительницы, пробежался взглядом по сухим медицинским строчкам, взглянул на результаты обследований, на снимок головы…

- Видите, - усмехнулась женщина. - Шансов нет. Но он не хочет верить, что ему придётся воспитывать ненужного ребёнка.

- Вы…

- Дальше будет только хуже, - выдохнула она, и её голос впервые дрогнул. - Я едва могу соображать…и не хочу, чтобы мой сын был в опасности рядом со мной. Ему нужна нормальная семья, нормальная мать. А мне…покой.

И он сделал так, как она просила. Сначала месяц проживания в клинике, пока собирали все нужные анализы, стабилизировали состояние, чтобы больная перенесла операцию…

Но Орочимару видел: ей уже всё равно. Пустой взгляд, безразличная улыбка. Взгляд женщины светлел лишь тогда, когда нанятая нянька приносила ей ребёнка с такими же чёрными, бездонными глазами.

Месяц прошёл в пустом ожидании.

А потом…

Операция пошла запланировано не так.

Пациентка не выдержала…

Скончалась на столе.

Три месяца разбирательств. Разъярённый Фугаку тянул из этого дела все соки, подсылая всё новых и новых адвокатов. Орочимару думал, что с карьерой хирурга можно попрощаться, проводя больше времени в суде, нежели в своём кабинете.

А потом пришёл Мадара. Бросил на стол папку, сказал, что есть доказательства…

И они были. Просто этот Учиха копал глубже и разбирал дело по мелким косточкам. Не так, как опьянённый злостью Фугаку, которому пришлось заняться усыновлением, заметанием следов, чтобы все эти махинации с чужим ребёнком не всплыли на поверхность и их не растащили журналисты.

Доказательства были. Да такие, что Орочимару мог легко загреметь за решётку, а не просто лишиться лицензии.

Вот тогда-то паутина и сплелась вокруг него. С каждым годом кокон становился всё теснее, а его кожа всё тоньше…

Воспоминания выдохлись, как старые духи. От них осталась лишь отвратительная спиртовая горечь на корне языка и тупая боль в затылке.

Орочимару открыл глаза, медленно выдыхая.

Всё было не так просто, как хотелось бы.

Выпутаться из паутины невозможно, попав туда однажды.

***

Саске впервые за долгое время нашёл что-то хорошее в этом массовом сборе желающих напиться. Здесь так громко играла музыка, что все мысли выбивало из головы и, кажется, это было к лучшему, а дешёвое пойло, на которое у него всё-таки хватило денег, обжигало горло.

Люди танцевали, смеялись и некоторые даже пытались пригласить его в это сумасшествие, но у брюнета было своё личное безумие, в котором он предпочитал находиться один.