Пустые Холмы

– Н-нет… – пробормотала Полина, поднимаясь вслед за ним.

– Это было признание в любви, разве не понятно?

– Что? – протянула Полина. – Ты считаешь, что, обвиняя меня в том, что я сломала тебе жизнь и украла твою наставницу, ты признаешься в…

– И как же нужно было это сказать?!

– Обычно люди просто говорят: «Я тебя люблю»!

– Ну так я… тебя люблю.

Повисло молчание. Полина смотрела на него, боясь даже вздохнуть. Сева застыл в тех же чувствах.

– С тех пор как поднял на руки на том берегу реки, когда только нашел, – наконец нашелся он и продолжил: – Я сразу понял, что ты должна быть моей, но при нашей следующей встрече ты даже не смотрела на меня. С тех пор я боролся с этим чувством, но за эти годы ни на шаг не продвинулся.

Он вдруг растерянно улыбнулся. Ямочка на его щеке заставила Полину поверить в то, что все происходит не в очередном ее романтичном сне.

– Не может быть…

Несколько росинок сорвались с головки росенника и скатились по ее пылающим ногам. Дышать было тяжело. Думать было тяжело. Хотелось закрыть глаза и обо всем забыть, вернуться на несколько лет назад… Ах, нет! Да кого же она обманывает! Вот бы ей не надо было отвечать ему. Вот бы он просто уложил ее на траву и целовал-целовал-целовал. Целовал так безжалостно и так сладко, как делал это во снах. И она бы думала лишь о том, как успеть сделать короткий вдох.

Но Сева продолжал молча смотреть. О да, старый добрый Сева! На секунду ей вдруг померещилось, что она все про него поняла, но говорить было трудно. Мешала все та же накопившаяся обида. Задетая гордость приказывала молчать так же холодно, как обычно он на нее смотрел. Раненое сердце беззвучно обливалось слезами и было сейчас не лучшим помощником. А все остальное тело горело, шептало настойчиво: «Больше не надо сдерживаться! Отпусти свои чувства! Протяни руку! Дотронься!»

– Как жаль… – вырвалось у нее чуть хрипло. – Как жаль, что ты сказал это только сейчас…

– Почему? Почему жаль?

– У меня… почти не осталось времени.

Она не поняла, что случилось дальше. Секунда, и они уже сидели совсем близко, нос к носу, глаза в глаза, он держал ее осторожно и мягко, она же нетерпеливо впивалась ногтями в его плечо. Она, конечно, ждала поцелуя, но вместо этого Сева посмотрел на нее хмуро и даже зло. Ах да, старый добрый Сева!

– Все женщины, которые мне дороги, стремятся слишком рано покинуть этот мир. Сначала была мама. Потом Лиса. Но теперь-то я готов. Тебя я так просто не отпущу. Скажи только: ты хочешь, чтобы я помог тебе справиться с проклятием?

– Ты знаешь, как помочь?

– Просто скажи, что хочешь. Скажи «да». Обещаю, за это ты не будешь мне ничем обязанной. – Он тоже сжал пальцы, притянул ее ближе.

– Я… конечно, хочу. Но ведь… мне уже не помочь! – прошептала Полина, пытаясь разгадать, что именно заставило его улыбнуться. Она нервно заправила за ухо мешавшуюся прядь.

Сева вдруг уставился на часы на ее руке. Его улыбка погасла, ямочка на щеке исчезла.

– Что такое?

– Сколько времени? – произнес он, будто не веря в то, что увидел. Его лицо стало вновь привычно-серьезным.

– Почти полдень. Полдень?! – Она едва не подскочила – этому помешала Севина рука. – Что?

Вокруг продолжала сверкать роса, бледный свет отражался в тысячах капелек.

– Не может быть, чтобы мы столько проспали. Ерунда какая-то. Ощущение, что сейчас восемь утра… Наверное, что-то с часами…

– Роса не высохла… – пробормотал Сева. – Только не волнуйся.

– Я не понимаю…

– Роса должна была высохнуть под солнцем часам к девяти, да? Тогда она стала бы… исцеляющей. Исчезла бы вместе с недугами. – Он смотрел куда-то мимо. – Странно.

– А если дело в неисправных час… – начала было Полина, но тут над самой ее головой из-за хмурого облака показался одинокий луч. Где-то за тучами солнце стояло в зените.

Пронзительный крик прорезал округу – протяжный, мелодичный и совершенно нездешний. Он повторился, похожий на плач, многократно отразившись от стволов и камней. Сева вглядывался в стену леса. Что же за птица могла так кричать? Или это было лесное существо, о котором они никогда не слышали? Полина была готова к чему угодно: по меньшей мере к тому, что из чащи вот-вот кто-то выскочит и бросится прямо на них. Тревога росла. Под босыми ногами отчетливо проступил холод росы. Действительно странно, почему та до сих пор не высохла? Неужели теперь она лишилась всех волшебных свойств?

Повторился печальный крик, и два огненных крыла сверкнули над верхушками елей. Полина задержала дыхание, ужас сковал ноги и руки, сжал легкие, остановил в горле нервный вскрик. Ей померещилась исполинская птица – та самая птица, что являлась во время ее приступов.

– Рарог? – прошептал Сева.

В небе полыхнуло, молния ударила прямо в птицу, но лишь придала ей сил: заискрились длинные перья хвоста, вместо клюва на миг проступили человеческие черты.

– Она что-то держит в руках, – заметила Полина. – Это книга?

– Слишком… большая книга.