Пустые Холмы

За окном нарастал гул, словно лесную деревню поглотил океан.

Сева судорожно сгреб в поясную сумку пару кусков мела и недавно отлитые свечи.

– Будешь отбиваться мелом и воском? – хохотнули доски потолка.

– Он не воин. Он лекарь, – ответила сумрачная марь из угла.

Печально скрипнула дверь. Колдуны выскочили наружу. Улица превратилась в живую реку, несущую юные сильные тела к Дороге желаний.

– Они не могли найти Заречье! Кто их привел? – зло пенилась река, подхватив обоих колдунов.

Над дорогой стояло облако. Десятки ног безжалостно втаптывали пыль и в ту же секунду тревожили ее носками соломенных тапочек. Воздух пах дождем. Из-за леса ползла грозовая туча.

– Тебе не кажется странным… – Сева словно вырвался из сна. Муромец потряс его за плечо. – Непосвященные. Они непосвященные! Почему они тоже бегут на Кудыкину гору?

– И бегут быстрее всех!

– А это еще что?

Река из людей оттеснила Севу к обочине, втолкнула в объятия резной полыни. Сквозь пыльную завесу с глухим громом проступала избушка на курьих ножках. Да не одна! Избушка подняла лапу, растопырила шишковатые пальцы и схватила пробегавшую мимо девушку.

– Нет! – волчицей закричала маленькая колдунья, заскребла когтями по воздуху. – Я не хочу! Отпусти! Отпусти!

Но избушка упрямо согнула лапу и засунула пленницу в открытую дверь, словно сожрала живьем.

– Она ловит непосвященных! – Голос Муромца снова привел Севу в чувство. – Избушки не дают непосвященным идти к Кудыкиной горе! Овражкин, что с тобой?

– Какая-то магия, – прошелестел ветер. – Просыпается… и путает сознание…

Сева осекся. На мгновение зрачки Муромца сделались вертикальными. В ту же секунду Митя дернулся, будто получил удар.

– Перун тебя порази! – зло вскрикнула Каменная ведьма. Ее пшеничные кудри взметнулись в воздухе, загородив им обоим обзор. – Встал как истукан. А ну, пусти!

И понеслась дальше, похожая на промелькнувший солнечный блик.

От топота избушек пыль поднималась все выше, она хрустела на зубах, застилала глаза. В ее клубах то и дело сталкивались травники, чье время начиналось за полночь, чей взор мог разыскать цветок под толстым ковром прошлогоднего травостоя; заклинательницы, что плели магию, складывая в верном порядке слова; ведари да знахарки, перевертыши да кудесники, певуньи да лесовики. И он, лекарь с чужим солнечным оберегом. Руки его будто сами нырнули поперек потока и поймали русалочку с двумя тонкими русыми косами.

– Нельзя тебе туда!

– Я пойду! Или с тобой пойду, или одна.

– Тогда со мной. Со мной! – раздавалось уже со всех сторон.

Сева подхватил ее под локоть и полетел вперед вместе с ветром.

– Они будут искать меня! Понимаешь? Неужели в избушке было бы безопаснее?

– Не знаю.

– Что это за песня, слышишь?

– Ветер?

– Не ветер.

– Птицы?

– Не птицы! Слушай же! – Она прижалась к нему и закрыла глаза.

Облака пыли оседали, сквозь них виднелась толпа, кружащая по дороге, словно потерявшая след. И кто-то действительно пел: ритмично, как само время, хрипло, как листва по осени. Песня была хорошо знакомой, древней – древнее чар, что укрывали Заречье. Миг, и впереди выросла сгорбленная фигура в дырявой шали.

– Яга, – прошептала Полина, выглянув из-за Севиного плеча.

Старая колдунья тянула слова заклинания. Полина видела, как замедляются шаги парней и девчонок, как песок смирно затихает под их ногами, какими бессмысленными вдруг становятся их взгляды.

– Усыпляет, – сказал Сева.

– На меня не действует.

Он улыбнулся. Тому, что догадался об этом за миг до того, как Полина это сказала. Тому, что можно было стоять к ней так близко. Тому, что сам угол зрения его изменился, и ветер говорил с ним, и дорога пела голосом старухи, и далекий лес нашептывал какие-то слова. Тому, что губам стало сладко и влажно, а тело вспыхнуло пламенем, потому что она вся опала в его руках и не стала сопротивляться.

– Боги, ну наконец-то, – прошипела она то ли зло, то ли насмешливо, и ему вопреки всему захотелось рассмеяться. Действительно, наконец-то.

– Стой. Еще. Еще, – попросил он, когда она почти уже выпуталась из его рук.

В этот миг прямо над их головами пролетела растопыренная лапа и схватила двоих замешкавшихся парней. Сева пригнулся и заметил Муромца в окружении двух Марьяниных подружек и Василисы. Растрепанная Ниночка висла у Мити на локте и уворачивалась от огромных когтей. Василиса же пыталась отбиться: Муромец не пускал ее.

Наконец, избушке удалось поймать визжащую Настю.

– Освободи ее! – выкрикнула Ниночка, выпрыгнув из-за Митиной спины, и тут соседняя избушка наудачу хватанула растопыренными когтями воздух и сжала ее за пояс. – Не смей!

Дверь за колдуньями с грохотом захлопнулась, избушка подняла ногу, покачнулась и осторожно – будто считая, что ее никто не видит, – поднесла когти к застывшим Мите и Василисе. И вдруг легонько подтолкнула обоих к дороге.

– Она непосвященная! – крикнул Митя, но Василиса вырвалась, обернулась белкой и прыгнула в густое облако.